Марина Буторина - Корпорации [СИ]

Однако Лея все же замечает нечто скрытое между строк в ее словах.

— О чем ты говоришь? — настораживается она, задействуя режим усиленной проницательности. — Что ты имеешь в виду?

Рей поджимает губы и буравит ее взглядом в ответ.

— Только то, что вы все ошибаетесь на его счет.

— Рей! — Лея практически одергивает ее. — От тебя я ждала большего здравомыслия. То, что Бен мой сын, не исключает того факта, что он — наш непосредственный конкурент и опасный игрок: он доказал это, когда предал дело Люка и отправил собственного отца в тюрьму. Уж не знаю, какая вожжа ему под хвост попала, — может быть, мы слишком на него давили, может быть, он руководствовался только жаждой власти и денег, может, я просто вырастила социопата — я не знаю. И вот он снова подтвердил свою репутацию, когда беззастенчиво подсидел Сноука. И я не дам ему нас уничтожить. А ты — его ключ к победе. Если он влезет тебе в голову, он без труда заполучит «Сопротивление», и тогда пиши пропало. Или, возможно, он просто надеется, что ты все оставишь и перейдешь к нему. Он уже предлагал тебе сменить сторону?

Взгляд Леи острый, быстрый — от такого ничего не скрыть.

— Нет, — врет Рей, но ее тон…

— Подожди, пока он не предложит тебе поговорить о работе, — Лея горько усмехается.

— Возможно, сверить проекты или дополнить их.

— Этого не будет, — отрезает Рей.

— Хорошо.

— Можно мне идти? — не скрывая раздражения, спрашивает она после непродолжительной паузы.

Лея кивает, но прежде чем она успевает выйти, добавляет:

— Я надеюсь, что ты знаешь, что делаешь.

Рей выходит, и дверь за ней бесшумно закрывается.

Она останавливается — внутри все так и кипит от негодования и возмущения. А секрет, которым Люку следовало бы поделиться с сестрой еще год назад, так и распирает ее изнутри.

Кайло не хочет ничего решать, затаив обиду на семью. Лея не хочет ничего решать, окрестив сына «чудовищем». Люк не хочет ничего решать — он хочет забыться за рыбалкой и шахматами, а его попытка к диалогу потерпела крах. Хан ничего решать не будет — у него все мысли о том, как вернуть себе свою старую машину, пылящуюся на штрафстоянке.

Рей чувствует, как меж бровей пролегает морщинка — верный спутник ее упрямства и решимости.

Ну, тогда она — Рей из ниоткуда, все решит.

День проходит безрадостно.

Хакс растирает затекшую шею.

Опять проверяет телефон.

— Вот этот пункт что здесь делает? Почему показатели не сходятся? — немного резче обычного интересуется его новый начальник.

Хакс уже минут десять терпит этот новый сорт унижения, когда тот, кто только и делал на его глазах, что страдал и бил баклуши, теперь проверяет его, Хакса, работу. Будто он школьник какой-то, и Рен сейчас достанет красный карандаш и примется оставлять пометки в его отчете.

Вопрос сбивает с него спесь: он не ожидал, что Рен хоть что-нибудь смыслит в его работе. А ведь эта «ошибка» должна была стать первой в череде прочих многих и многих, реализующих план его мести.

— Кхм, ошибка? — он вытягивает шею и изображает удивление.

— Да. Ошибка, — Рен озадаченно смотрит на него в упор как на человека, высокий интеллект которого приходится ставить под сомнение. — Исправьте. Мне этот отчет нужен к утру.

— Конечно. Исправлю сию же минуту, — Хакс сдержанно улыбается, нисколько не тревожась, что тот раскусит его неискренность.

Потому что Рену, как всегда, вновь плевать. Лишь заслышав «Конечно», он уткнулся в свой телефон и набрал сообщение. Так, будто Хакс просто испарился, а не вынужден был в тишине сгребать бумаги и проделывать путь до выхода в приемную.

Что ж. Первая его попытка расстроить планы Рена провалилась, но это не повод сдаваться. Он должен придумать нечто более масштабное. Например, расстроить поставки на этажи бумаги для печати.

Нет… Это же и его коснется.

Что бы сделал Сноук на его месте?

Он заходит в лифт, и телефон издает сигнал.

Трясущейся рукой Хакс вынимает его, молясь, чтобы это не оказалось информационным сообщением или какой-нибудь ерундой, отправленной Фазмой.

Это Роуз.

Он задерживает дыхание, пока открывает его.

«Собери мои вещи и оставь завтра у вахтера в офисе».

Ну вот и все.

Это конец.

Хакс скрупулезно все перепроверяет в программе. Затем вносит необходимые изменения.

Если он ничего не упустил (что маловероятно), скоро Рена ждут тяжелые времена.

Эта мысль не приносит ему радости — ничто теперь не приносит ее — но, по крайней мере, он испытывает мрачное удовлетворение.

Хакс откатывается на стуле подальше от монитора и потирает уставшие глаза. Черт возьми, оно того стоило. И ничто не укажет на него.

В дверь трижды стучатся, после чего на пороге появляется высокая фигура Фазмы.

Вид у нее довольный, словно есть повод зацепиться языком. Хоть она и неулыбчива, как всегда.

— Наслаждаешься? — она бросает взгляд на свободную от Реновского стола часть кабинета.

— Ага, — безрадостно отвечает Хакс.

Прошло четыре дня.

Четыре дня с тех пор, как он смиренно передал вахтеру на первом этаже увесистую коробку с вещами Роуз (которые он, кстати, накануне перестирал и аккуратно уложил) и не получил от нее ни ответа ни привета.

Четыре дня, которые, сидя на работе, он тратил на беспрестанное проигрывание в голове одной и той же схемы:

«Мне плевать».

«Я сильный, самодостаточный мужчина».

«Мне не нужны никакие отношения».

«Возможно, я все-таки скучаю…»

«Нет, я загибаюсь от тоски».

«Я умру одиноким».

«Роуз, Роуз, Роуз…»

Дома же все становится намного хуже.

Он проводит много времени за уборкой, чтобы, как он теперь понимает, унять тревогу и создать иллюзию контроля над ситуацией.

Это и впрямь успокаивает, но недостаточно. Тем более его квартира не такая уж и большая, а сам он крайне чистоплотен, так что это не занимает его дольше, чем на час-полтора.

Единственное, к чему Хакс не прикасается, — это оставшиеся после нее волосы в сливном отверстии в ванной.

Иногда он подолгу глядит на то, что при иных обстоятельствах вызвало бы у него ужас, панику и отвращение. Теперь же это почти мило. Овеянное грустью напоминание о том, что делало его жизнь такой полной и удивительной.

А вчера…

Вчера по дороге домой Хакс замер у киоска с уличной едой.

Оттуда тянуло запахами: чем-то жирным, шкварчащим на жарочной поверхности, притягательно аппетитным…

Он жадно сглотнул и побрел домой, представляя себе Роуз, непременно не отказавшуюся бы от подобной гадости: с каким бы смаком она поедала этот дразнящий своим ароматом всех встречных пешеходов сверток хлеба, мяса, жира и приправ.

Этот отвратительный, будоражащий образ преследовал его до дома и даже там не давал покоя.