Александра-К - Элька [СИ]

У Светки чисто врачебный почерк — понятна только первая и последняя буква в слове, остальное — догадывайся сам, продирайся сквозь египетские иероглифы. Похоже, на бумажке написано Козявко. Этого (эту?) козявку мне надо сопроводить в другой корпус на обследование. На кой черт переться по улице в мороз, таща на веревочке какую-нибудь бабку или тетку-психопатку — вопрос интересный, но написано: «В сопровождении», придется тащиться в подвал, одеваться и волочиться черт-те куда с этой козявкой, вместо того, чтобы мирно посидеть, посмотреть телевизор в сестринской.

— Козявко, Козявко! — вопли мои проникают уже даже не в уши, а в печенку больным, но так никто и не откликается. Вот зараза глухая, времени-то совсем мало осталось, давно пора выходить, чтобы успеть.

— Извините, может быть, вам Кузьменко нужен? Так это я. Сказали, что вечером я куда-то пойду, а никто не зовет.

От тихого голоса я только что на месте не подскакиваю — мимо худесенького мальчишки я пробегал раз пять, ища эту козявку. А он все это время смирно молчал.

— Ну чего же ты… — и сразу осекаюсь — орать на него точно не хочется.

На меня смотрят синие-синие глаза, прозрачные, смиренные. Мордочка узкая, носик такой смешной — аккуратный, как у девчонки. Темные волосы, немного неровно подрезанные, лежат аккуратным каре. Такой мальчик-одуванчик. В руках крепко сжимает огромный том — «История Средиземья». Книжка, мягко говоря, недешевая, надо же, кто-то еще Толкиена читает.

— Ладно, пойдем уже — нам еще одеться надо.

Мальчишка послушно марширует к лифту — дела сердечные, у нас по лестницам не ходят. Ладно, поехали. Пока спустились с шестого этажа в подвал, я все украдкой рассматривал толкинутого — натуральный эльфенок, худосочный, возвышенный. А он тихонько хлюпал носом, видимо, от волнения, и все крепче прижимал к себе эту «Историю», будто боялся, что я его обижу и защищался ею.

Во двор я его уже вытащил, когда стемнело — зима же, тьма падает на лес мгновенно, даже раньше, чем на городские улицы, а вот освещать дорожки между корпусами — дорого. Поэтому, пока дотащились, он раз пять едва не упал на скользком льду, я его все хватал за рукава какой-то сильно несолидной для наших морозов куртенки, а потом просто взял за шкирку и потащил за собой — так быстрее и безопаснее. Мальчишка волокся молча, только изредка вздрагивал, когда я слишком сильно тянул за воротник. Добежали мы чуть с опозданием, девки сначала заворчали было, что опоздали, но разглядели мелкого и притихли: на такого орать — грех просто.

— Раздевайся, надо будет лечь в кабину…

Мальчишка торопливо стянул через голову маечку, вот тут я и загляделся… На узеньких бедрах едва держались джинсы, пояс с каким-то невероятным ремнем болтался там, где положено быть концу молнии, а из-под приспущенных штанов торчал поясок боксеров с какой-то иностранной надписью. И испытал я в этот момент два взаимоисключающих желания: натянуть эти явно слишком большие ему штаны до самых ушей и спрятать резинку трусиков, и засунуть свои кулаки между штанами и его бедрами — а они бы туда точно вошли, и погладить пузик и все, что пониже. Извращенец старый! Это из какого-то аниме. Но к данному случаю точно подошло. Мелкий мой взгляд почувствовал и немного сжался. Девки бесцеремонно вмешались:

— И джинсы снимай — там сплошное железо, хорошо, что хоть на трусы железок не приклепал!

Бедный мальчишка совсем ошалел и покорно снял свои железные штаны, остался в боксерах. Но толком разглядеть мне ничего не удалось, девчонки уже толкали его в диагностическую кабину. Он вдруг вырвался, подошел ко мне, сунул в руки свою книжку:

— Поберегите, пожалуйста!

Ага, поберегу, конечно, мне его еще час ждать, пока система все срезы сделает.

Установка гудит, туда-сюда ходит активная часть томографа. Камера закрывается наглухо, если говорить — то через микрофон. Обычно все молчат — пациент дремлет, а доктор смотрит свое на экране. А у этого — синие глаза раскрыты от ужаса — страшно одному, хотя он нас видит через стекло.

— Мальчишка красивый, вырастет — такой мачо будет!

— Если вырастет! — Голос докторицы довольно раздраженный. Интересно, что такое вычитала в истории? Надо бы потом посмотреть.

Мальчишка вдруг пытается пошевелиться и сесть. Девки тут же начинают на него кричать — двигаться сейчас нельзя…

— Слушай, почитай ему, что ли. Надо, чтобы не крутился, а то все срезы пропадут.

Это уже ко мне. Да что я — мать Тереза, что ли? Но взгляд у моего доктора сильно сердитый — лучше не спорить. И я раскрываю книжку на каком попало листе и начинаю читать про хоббита. Сто раз, скорее всего, он эту сказку читал, но вот ведь — лежит, слушает, улыбается в смешных местах.

Через час нас, наконец, отпустили, и мы понеслись обратно. Теперь моя козявка бежала довольно бодро, лишь перед самым крыльцом как-то странно притормозила, а потом торопливо понеслась в сторону лифта, даже не сняв куртки. Я пролетел мимо зло гавкнувшей гардеробщицы за ним… Вот ведь — сердечный больной, а носится как горный козел.

Хорошо, что я успел заскочить в кабину вместе с ним. Мальчишка вдруг захрипел и повалился прямо на меня, его затрясло, грудь заходила ходуном, начали синеть губы. Такого странного припадка я еще не видел, в тесной кабине лифта ничего сделать невозможно, поэтому я просто схватил его за плечи, прижимая к себе, а когда понял, что ноги у него подгибаются, то и подхватил под коленки, поднимая на руки, козявка моя как-то торопливо потянулась куда-то к полу — книжка, оказывается, выпала из рук, в итоге ловким акробатическим движением подцепил и его книжку, вот так — с мальчишкой на руках, крепко прижимающим к груди тяжелый том господина профессора, мы и выпали из лифта.

До палаты я его кое-как дотащил, уложил на койку. Но легче ему не стало, по-прежнему синел и задыхался, пришлось вызвать дежурного доктора, она притащила с собой еще и реаниматолога, прибежала ЭКГ-сестра. Меня погнали заряжать капельницы, из реанимации пригнали сестру со шприцами. Когда я вернулся, мальчишку трясти перестало, он лежал неподвижно, с закрытыми глазами, губы, веки синие, вампир, а не мальчишка. Руки все исколоты, да еще я системы подтянул — воткнули в те вены, которые еще остались. Видок еще тот- еж не еж, но очень похож. На розоватой ленте — быстрые частые биения его сердца, от этого он и задыхается — слишком быстро идет перекачка, кровь не набирается в желудочки толком. Но это ладно — картинка изменилась, теперь на ленте — жирные уродливые комплексы — словно жабы давят сердце. Вот это очень плохо, теперь только я понял, зачем здорового на вид мальчонку уложили в наше сердечное заведение. Что-то зло гаркнула реаниматолог, в ход снова пошли шприцы, кошмар продолжался.