Бриджит Кеммерер - Тебе, с любовью…

Наклонившись, я подхватываю с асфальта провода для прикуривания. Протягиваю их Деклану и по возможности елейным голосом говорю:

– Огромное спасибо за помощь. Из-за меня у тебя возникли проблемы. Я не хотела. – Бросаю на Алана извиняющийся взгляд, хотя внутри дрожу как лист на ветру. – Мне очень жаль. Не знала, что ему нельзя в это время покидать дом. У меня не заводилась машина, и я так переживала, что не могу добраться домой…

Алан удивленно моргает, словно позабыл, что они с Декланом здесь не одни. Он бросает взгляд на Мерфи, затем на машины и наконец смотрит на меня.

– Ничего страшного. – Он вновь переводит взгляд на Деклана. – В следующий раз, когда захочешь кому-нибудь помочь, скажи об этом перед уходом. Еще раз улизнешь тайком, и я вызову полицейских. Посмотрим тогда, как ты будешь выбираться из Челтенхема. Понял меня?

У Деклана дергается щека. Я вижу, что он собирается огрызнуться, и сую ему в руки провода.

– Как думаешь, мне нужно менять аккумулятор? Или и этот еще поработает?

Деклан с трудом отрывает убийственный взгляд от Алана и забирает у меня провода.

– Похоже, он у тебя старый. – Его голос грубоват, но за звучащими в нем агрессивными нотками проскальзывает что-то еще, чего я не могу распознать. – Ты так и не ответила на мой вопрос, сколько тебе добираться до дома.

На его вопрос? Не помню, чтобы он спрашивал об этом.

Ах, так вот почему он спросил, где я живу.

Заливаюсь от стыда краской.

– Всего в нескольких километрах отсюда.

Деклан кивает.

– Дай двигателю поработать немного, прежде чем заглушать. Я бы на твоем месте побыстрее заменил аккумулятор.

Я тоже киваю.

Деклан отворачивается и идет прочь.

Алан не двигается. Он смотрит на Рэва, привалившегося к машине Роуэн.

– Ты должен дать ему возможность самому бороться за себя, Рэв.

Рэв остается невозмутимым. Кашлянув, он натягивает на голову капюшон. Теперь его лицо снова скрыто тенью.

– А может, я считаю, что Дека не должен вынуждать бороться его собственный отчим.

Алан выпрямляется, готовый поспорить, но, похоже, передумывает. С грустью рассмеявшись, он качает головой и отворачивается.

– Вы, ребята, всегда считаете себя самыми умными.

Когда он уходит, наступает мертвая тишина.

– Ничего себе, – выдыхает Роуэн.

Глаза у нее от потрясения размером с блюдце.

– Это еще что, – взглянув на нее, отзывается Рэв.

– Спасибо, что остановил Деклана… – Роуэн умолкает, подбирая слова.

– Я не останавливал его. Он сам остановился.

Выглядело все совсем по-другому, но я не решаюсь спорить. Мне нравятся спокойный и тихий голос Рэва и то, как он заступался за друга перед Аланом. Мне опять становится стыдно – теперь уже за свои мысли о том, что он похож на маньяка. Особенно когда Рэв говорит мне:

– Спасибо. Ты нормально доберешься до дома?

Сердце еще гулко бьется в груди, но я киваю. Прокашлявшись, спрашиваю:

– Что такое Челтенхем?

– Не понял… – хмурится Рэв.

– Ну, этот Алан сказал Деклану, что посмотрит, как тот выберется из Челтенхема.

Рэв мрачнеет и замыкается. Снова кашляет, сгорбившись.

– Исправительный центр для несовершеннолетних. – Он отталкивается от машины Роуэн. – Обязательно замени аккумулятор. Если Деклан сказал, что так нужно, значит, так нужно.

И уходит в темноту, оставляя нас с Роуэн одних.

Я НАЧИНАЛА ТРИДЦАТЬ пять записок предложением: «Мне семнадцать». Но после этого не могла больше выудить из себя ни слова. Я не хочу все испортить. Не хочу лишиться нашего общения.

Глупо, да? Я словно пишу письма во мрак, а потом дожидаюсь оттуда ответа.

Мы незнакомы, но я чувствую, что понимаю тебя. И что ты понимаешь меня. Поэтому мне так нравится наша переписка.

Она моя ровесница. Я подозревал это, а она подтвердила. Не знаю, почему для меня это имеет значение, но мне это важно.

Ей нравится наша переписка.

Ей нравится наша переписка!

Я перечитал это письмо, наверное, сотню раз, но каждый раз от волнения бегут по коже мурашки. Оглядываю класс: не заразил ли всех своей взбудораженностью? Чувствуют ли окружающие, в какой трепет меня приводит короткая записка?

Какой там! На уроке литературы народ пушкой не разбудишь. Девчонка с первой парты читает вслух стихотворение Дилана Томаса, но ей глубоко наплевать на строки о гаснущем свете, потому как с таким выражением можно зачитывать только список покупок. Она накручивает прядь волос на палец и, дочитав последнюю строфу, откидывается на спинку стула.

Я заслонил записку учебником, чтобы никто не заметил, как я, будто помешанный, поглаживаю слова и перечитываю ее снова и снова.

«…но я чувствую, что понимаю тебя. И что ты понимаешь меня».

В душе мне дико, безумно хочется ее найти. Сказать ей: «Да, да, я тебя понимаю!»

Класс накрывает тоскливая тишина. Слышно, как несколько человек строчат в мобильниках сообщения. Наша учительница, миссис Хиллард, лелеет надежду, что мы впитаем в себя всю мощь поэзии. Опираясь о стол, она прижимает к груди учебник.

– Кто мне скажет, о чем это стихотворение?

Может, для нее это и потрясение, но никто ей не отвечает.

Миссис Хиллард выпрямляется и проходит между рядами парт, касаясь каждой из них кончиками пальцев. На ней длинная шелестящая юбка и узорчатый кардиган, какие носят только пожилые учительницы.

Я запихиваю записку под учебник, пока она меня не застукала.

– Против чего же восстает Дилан Томас? – спрашивает она. – Что это за гаснущий свет?

– Наступающая тьма, – отзывается Дрю Кенни.

– На первый взгляд – да, – кивает миссис Хиллард, цокая каблуками по полу. – Что еще он может иметь в виду?

– Ночь? – высказывает предположение другая ученица. Вяло и без вдохновения.

Мне приходят на ум рассуждения о фотографиях, которые мы ведем с девушкой с кладбища. Ей бы тоже сейчас было скучно? Стоп. А что, если она действительно здесь? Я осматриваю класс.

Кто знает, может, она и тут. Вряд ли, конечно. Но все может быть. Нельзя же посмотреть на кого-то и сразу понять: у нее умерла мама. У меня тоже на лбу не написано: «УМЕРЛА СЕСТРА».

– Прочитайте стихотворение еще раз про себя, – говорит миссис Хиллард. Постучав пальцами по учебнику Элайджи Уокера, она тихо велит ему: – Убери телефон.

Тяжко вздохнув, тот сует мобильный в рюкзак.

– Прочитайте его еще раз.

Она останавливается у моей парты. Бросив на меня короткий взгляд и рассеянно постучав по моему учебнику, она идет дальше. Учителя не ждут от меня ничего особенного.

– Прочитайте стихотворение еще раз и скажите мне, о чем в нем на самом деле говорится.

Кто-то кашляет. Кто-то ерзает. Все молчат. Миссис Хиллард разворачивается в конце класса, и ее спокойствие впервые дает трещину: