Джорджия Карр - Под гипнозом

— Его жена? — прохрипела я, чувствуя себя такой дурой.

Она наклонилась вперед, в её глазах светились какие-то эмоции, которых я не могла распознать.

— А ты не знала? Она покончила с собой самым ужасным способом. Заперлась в машине на парковке «Старбакс» с двумя детьми и несколькими газовыми баллонами, и выдернула чеку гранаты. Насколько я поняла, дети были совсем малышами.

Мир накренился под неестественным углом, и мой рот раскрылся от ужаса.

— Что?

В этот момент принесли еду, и Дафна переключила свое внимание с меня на двух официанток, стоящих возле нас.

Я с резким звуком захлопнула свой рот. Мой заказ креветки в кляре был старательно поставлен передо мной, а большое блюдо с ледяными устрицами Кумамото, увенчанные икрой и тройным соусом Нобу по краю, подано Дафне. Я тупо смотрела на свою еду. А когда я подняла голову, Дафна мне улыбалась.

— Ты помнишь, что всегда заказывала здесь темпуру? — спросила она, и я снова почувствовала, будто из-под моих ног вытащили ковер. Я не помню, чтобы я когда-либо заказывала темпуру. В самом деле, я не могла вспомнить, что когда-нибудь приезжала в этот ресторан.

— Неужели? — спросила я.

— Да, всегда, — весело подтвердила она, вытащила устрицу из раковины и аккуратно проглотила её. Она скривилась:

— Икра не очень…

Я взяла вилку и нож, стремясь выглядеть проще.

— Дафна, ты рассказывала мне о докторе Кейне.

— Да, это был ужасный позор. Ему с позором, полностью разрушившим его карьеру, пришлось покинуть Штаты.

— Почему? — прошептала я.

— Я думаю, что она спланировала всё так, чтобы ему пришлось увидеть всё сожжение. Очевидцы говорили, что она смотрела на него и улыбалась, — Дафна содрогнулась. — Это был суицид из мести.

— Это так ужасно.

Она взяла себе ещё одну устрицу.

— Да, ужасно. Особенно, если учесть, что он лечил её с помощью нового экспериментального метода, который помог ей восстановить воспоминания о сексуальном насилии в детстве.

Она вытерла рот и медленно сделала глоток вина.

— Я полагаю, что он разрушил её, и она ненавидела его и хотела, чтобы он знал, чего добился. А детей она взяла с собой, чтобы он не мог сделать с ними тоже самое.

От испуга мой разум очистился.

— Какой ужас, — тупо повторяла я.

— Наверное поэтому он не хочет с тобой спешить. Он боится повторения истории, — мой аппетит пропал, откинувшись назад, я смотрела на Гайд Парк сквозь всю высоту окна.

— Я не самоубийца, — я перевела свой взгляд к ней, — ведь так?

Она рассмеялась беззаботно, как птица, и принялась за следующую устрицу.

— Конечно нет, глупая. Но с моей точки зрения — пуганая ворона, куста боится и всё такое. Я бы была осторожнее, кстати, ты не собираешься влюбиться в него? Он привлекательный, — она замолчала с заговорщической полуулыбкой. — Очевидно, я надеюсь, как обычно.

Моллюск бесшумно проскользнул в её горло. Замечание было настолько ехидным, что у меня перехватило дыхание, и остаток обеда прошел, как в тумане сплетен о людях, которых мы знали. Я автоматически отвечала на все её вопросы, или кивала и качала головой в случае необходимости.

Вскоре подали чёрную треску, маринованную в сладком соусе, и я проглотила всё без малейшего удовольствия, наблюдая как Дафна деликатно откусывала по чуть-чуть, резала овощи и поедала Нобо сашими желтохвоста поджаренного с ломтиком халапеньо в соусе Юзу. Официант пытался уговорить нас взглянуть на десертное меню.

— Я не осилю пудинг, но от кофейного с виски Сантори, не отказалась бы, — сладко проговорила Дафна.

Я оплатила счёт и мы поцеловались на прощание. Парковщик подогнал её машину и передал в руки ключи. Она же дала ему десять фунтов чаевых. Казалось, что от этого он был совершенно счастлив.

— Тебе нужно ехать в квартиру? — спросила она.

Я покачала головой.

— Сегодня чудесный день. Мне бы хотелось немного пройтись, прежде чем вернуться туда.

Мы быстро поцеловали друг друга в обе щеки.

— Не унывай, милая. Может это никогда и не случится.

Я слабо улыбнулась.

— Приедешь домой на выходные?

Под словом «дом» она подразумевала Мальборо Холл. Хотя у нас обеих были квартиры в Лондоне, и большую часть времени проводили в них, мы никогда не называли их домом. Домом назывался только Мальборо Холл.

— Думаю, я приеду, — сказала я тихо.

— Ну, я пошла. Увидимся на выходных, — объявила она и бодренько запрыгнула в свою Ауди. Проводив её взглядом я отправилась на прогулку.

Был свежий, холодный день, и я, подняв воротник, зашагала мимо автосалона. За окном была видна ярко-желтая Ламборгини. Я прошла вниз Лейнарк-Шейн, пересекла проезжую часть и вошла в парк.

После обеда из-за облаков вышло солнце. Трава выглядела сияюще-четкой, словно драгоценность. Я подошла к скамейке и села. В парке было спокойно, за исключением нескольких спешащих людей. Посмотрев на голые деревья, ожидающие весну, которая снова их оденет, я ощутила внутри себя непонятное изумление.

Почему меня так беспокоит то, о чем разоткровенничалась Дафна?

И тогда я поняла — мне больно думать о его страданиях. Больше всего на свете я не могла вынести мысли о его горе.

Солнце снова нырнуло за густые облака и температура воздуха начала стремительно падать.

Я встала и покинула наполненный длинными тенями парк. Сделав вокруг него широкий круг, я вышла к защищенным рифлеными ионическими колоннами воротам Эспли. В то время как я поспешила прочь, последние лучи слабого вечернего солнца напоследок сверкнули в окнах, находящегося через дорогу Хилтона. Затем оно пропало.

Ухватившись за края пальто, я пронеслась мимо станции метро Грин Парк. Многим далее перешла через дорогу и зашла в Риц.

Тепло внутри помещения придало моим замерзшим конечностям ощущение приятной истомы. Сжимая пальцы, чтобы они скорее согрелись, я подошла к стойке консьержа.

— Привет, — сказала я. — Боюсь, я не сделала бронь, но…

— Леди Оливия, — он поздоровался так громко и раболепно, что человек рядом обернулся посмотреть. — Ну конечно, у нас есть для вас столик.

Он подозвал проходившего мимо официанта, который сопроводил меня во впечатляюще роскошный Палм Корт (ресторан отеля Rits London — прим. переводчика) с его закругленными зеркалами на стенах, трельяжами и мраморными колоннами, в абрикосовой и кремовой палитре. Он подвел меня к столику, слева от искусно созданного позолоченного центрального фонтана — на самом деле, любимый столик Иваны. С чрезмерной улыбкой и лёгким движением запястья, он убрал табличку, гласившую ЗАБРОНИРОВАНО, со стола, отодвинул стул с овальной спинкой и усадил меня на него.

Несколько знакомых мне людей кивнули и помахали мне руками. Я ответила им тем же и заказала чай. Это было наименьшим, что я могла сделать после того, как они отдали мне чужой столик. Чай был подан в серебряном чайничке с серебряным ситечком. Я отхлебнула чай, ощущая как обжигающий напиток вливается в моё тело. Я планировала оставаться под величественным потолком, слушая игру квартета, пока окончательно не согреюсь. Лорд Мерриуэзер и его жена остановились у моего столика.