Олег Кудрин - Во имя любви

— Ты думаешь, вернуться хочет весь табор?

— Я не могу сказать за всех — надо поговорить с людьми.

— Так и поступим!

Вернувшись в свой гостиничный люкс и действительно упав от усталости на кровати, Алла и Соня Орловы обменивались мнениями обо всем увиденном и услышанном.

— Ну, каков наш Максим-то? — говорила Алла. — Это ж надо додуматься: жениться на цьланке!

— Мам, ну и что же, что цыганка? Зато по ней сразу видно, что она — воспитанная девушка. И дом у них очень даже приличный.

— Дом! — хмыкнула Алла. — Да я не удивлюсь, если она в этом доме какая-нибудь горничная! Выдает себя за хозяйку, а настоящие хозяева где-нибудь за границей…

— Мама, ну перестань! Максим же ясно сказал, что это — дом Кармелиты.

— Ой, не знаю, не знаю — эти современные девушки, они кому хочешь голову заморочат, а такому, как Максим, — и подавно.

— Мам, ну зачем ты так? По ней же видно, что она девушка добрая, открытая.

— Ты всегда была у нас идеалисткой — тебя только ленивый не обведет вокруг пальца!

— Ну, мамочка! — и Соня, как в детстве, перебралась на кровать к матери, чтобы к ней прижаться-приласкаться. — Ты же всегда со мной — ты меня не дашь в обиду!

— Вот именно, что все "мамочка" да "мамочка"! Вы бы все без меня пропали!

— И все-таки, мамочка, Максим правильно не разрешает нам влезать в свои личные дела. И на твоем месте я была бы с ним помягче.

— Вот когда ты будешь на моем месте, тогда и будешь говорить! Я — его мать, я его родила и воспитала. И я не позволю ему делать глупости — хочет он этого или нет!

— Мама, что ты еще задумала?

— Я не допущу этой свадьбы! Соня даже отпрянула от матери:

— Не могу сказать, что мне нравится твоя затея… И как же ты собираешься их свадьбе помешать?

— Пока не знаю — у меня об этой девчонке слишком мало информации. Так что мне теперь понадобится немного времени, и еще нужно будет завести кое-какие знакомства.

— Ох, мамочка, но если только об этом узнает Максим… — Соня покачала головой.

— Ну, значит, нужно действовать так, чтобы он как можно дольше об этом не догадывался.

— Он слишком хорошо тебя знает, мама… И долго водить его за нос у тебя не получится.

— А я и не собираюсь это в долгий ящик откладывать. Сделаем все тихо и, главное, — быстро.

— А может быть, пусть Максим сам выбирает то, что ему надо в жизни? — робко вступилась за брата сестренка.

— Ну уж нет! Я не для того растила сына, чтобы отдать его каким-то цыганам!

Нежданный-негаданный приезд родни выбил Максима из колеи. Нет, конечно, винить тут некого — давно уже надо было самому расставить все точки над "i" в своих запутанных отношениях с родителями и самому сообщить им о собственной женитьбе.

А тут еще этот звонок от Палыча. Максим уже думал, что тот звонит, как и обещал, попрощаться. Но Палыч просил, чтобы Максим срочно приехал к нему в больницу.

— В больницу?

— В больницу!

На этом связь оборвалась. И Максим, не зная уже, что и думать, помчался на встречу с другом.

На Палыча он наткнулся в больничном коридоре — тот был на ногах и выглядел, так, в общем-то, ничего.

— Палыч, ну что ж ты так пугаешь-то?! У тебя по телефону голос так дрожал — я испугался, серьезно испугался!

— Максим, понимаешь, я здесь из-за Рубины…

— Палыч-Палыч, я ведь сто раз говорил, что тебе нельзя так волноваться.

Что там у тебя — сердце? Давление поднялось? Что врачи говорят?

А Палыч все не знал, с чего же начать, как объяснить то, что произошло.

Максим истолковал его молчание по-своему:

— Палыч, ты только правильно меня пойми, ладно? Рубины больше нет, она умерла. А тебе надо жить! Понимаешь? Рубина…

— Ты не понял, Максим. Рубина жива.

— Что? Что ты несешь, Палыч?

— Рубина жива. Ну, не совсем то есть…

— То есть как это? — Максим начинал понимать, что делает Палыч в больнице. Рассудок его старого друга не выдержал утраты любимой — и, видно, дал какую-то трещину…

Но то, что Палыч рассказал ему дальше, оказалось гораздо более невероятным. Максим все не мог поверить в то, что слышал, и Палычу пришлось опять потревожить врача, чтобы тот подтвердил столь уникальный диагноз.

— Бывает же такое! — теперь уже Максим переваривал обрушившуюся на него информацию. — Человека похоронили, а он живой…

— Да, дела… Я вот думаю: надо бы Кармелите сказать, что бабушка-то жива. А то Баро уехал, и теперь она — единственная родственница Рубины здесь, в городе.

— Ну конечно, надо сказать!.. Хотя, Палыч, надо как-то, ну, не сразу что ли. Это ж все-таки шок-то какой!

— Понимаю, я ж поэтому и позвонил сначала тебе. А с другой стороны, тянуть тоже нельзя — Рубине уход нужен.

— Ну, за это ты не волнуйся — здесь замечательная клиника! Я ж тут лежал — знаю.

— Да не о том я. Врач говорит, что Рубина, возможно, все слышит и понимает. И нужно, чтобы рядом с ней был близкий, родной человек, чтоб с любовью, с лаской, чтоб положительные эмоции…

— Ну, это любому больному нужно.

— Да нет, тут другое. Врач говорит, чтоб ее из этого состояния вывести… Ну, чтоб разбудить, как бы… Так вот, для этого нужны любовь да ласка. Теплота человеческая. Вот я о чем!

— Ну так а ты, Палыч? Ты ж Рубину как никто любишь! А с Кармелитой, обещаю тебе, я поговорю, только сначала как-то ее подготовлю.

Розаура стояла над корытом и стирана, когда в палатку со всех ног влетел Васька, да так, что чуть не сбил мать.

— Мама! Миро весь табор собирает!

— Случилось что?

— Конечно! — и восьмилетний Васька постарался напустить на себя взрослую важность. — Просто так табор собирать не станут.

— Так зачем собирают-то?

— Важное дело, — тут же нашелся Васька. — Когда ж это табор по пустякам собирали?

Но Розаура уже стала терять терпение:

— Ты знаешь, зачем собирают, или ты мне просто голову морочишь? Ты что, думаешь, белье само собой стираться будет?!

— Эх вы, женщины! Ничего вам не интересно! — развернулся Васька и выскочил из палатки по своим неотложным мальчишеским делам.

А Розаура наскоро прополоскала и выжала белье, вытерла передником руки и пошла к шатру Миро, где уже толпились все цыгане табора.

Когда все собрались, Миро встал перед ними, поднял руку, попросив тишины, и заговорил:

— Ромалы! Раньше вас всегда собирал Бейбут. Он был настоящим вожаком, вы доверяли ему, вы знаете, как он заботился о каждом из вас.

Цыгане согласно закивали головами.

— Видит Бог, — вновь возвысил голос Миро, — я стараюсь стать для табора тем же, кем был мой отец.

— Ты достойный сын своего отца! — послышались в ответ голоса цыган. — Мы все любим тебя и уважаем! Нам с тобой хорошо! Зря переживаешь! Ты — настоящий вожак! Бейбут бы гордился!

Баро, сидя сбоку, радостно улыбался, видя такую любовь соплеменников к сыну своего друга.