Елена Лабрус - Держи меня, Земля!

И Артём в точности повторил Дашкин жест головой.

— Лети!

«Нужна ли я там ему сейчас? — нервно теребила Лера замок сумки, сидя в полупустом накопителе зала вылета аэропорта. — Но если не сейчас, то, наверное, уже никогда и не буду нужна».

Мысли прыгали бадминтонными мячиками, кружили хороводом пузырьков шампанского, с которым Лера вчера перебрала. Но на душе было светло и ясно.

Ей казалось: она запуталась, растерялась, испугалась, дрогнула, но на самом деле с той самой первой ночи в гостинице уже знала — выбирать не из чего. Только он. Рядом или врозь, в одной постели или в разных городах, горячим дыханием на шее или молчанием на том конце телефонной трубки, живительным «люблю» или кровоточащим «прости» — Кирилл навсегда с ней.

Что бы он ни выбрал: быть случайным «праздником» и красивым воспоминанием, подарить тоску и печаль, ещё день или ночь и уйти, или остаться с ней надолго, может быть, навсегда. Жизнь долгая, и нет смысла загадывать. Только всё это — тоже он. Всё это про него. И страдать — это тоже любить. Как, делая вдох, нужно сделать и выдох, чтобы потом снова вздохнуть. И ждать, и верить, и надеяться — всё это тоже любить. И может быть, ничего не дождаться. Но любить — это не смысл, не конечная точка, это — направление. Как север. Как стрелка компаса. Как повод сказать, что жизнь не проходит мимо. Любить — это и значит жить.

Никогда ещё Лера не чувствовала себя такой живой, как в этом полупустом зале, такой уверенной в том, что делает не то, что правильно, а то, чего всем сердцем хочет.

Хоть желающих вылететь утренним рейсом первого января казалось так мало, что можно было по пальцам пересчитать, всё же салон самолёта наполнился почти наполовину.

Как всегда, свеженькие и радостные стюардессы активно размахивали руками, показывая, где находятся запасные выходы.

Кирилл только что сообщил, что Новый год встретил в больнице. Что шансов нет и единственное, что у них осталось, — просто ждать. Ждать конца.

Лера прислушивалась к каждому слову. Ни одного о жене. Только о маме и про деда. Лера уже нашла в поисковике адрес больницы, пока ещё была связь. Уже всё продумала — не везти ничего лишнего, багаж не сдавать и сразу с аэропорта взять такси. В пустую сумку даже поместился белый халат, который навязала ей мама.

И что самое удивительное — он ей пригодился, когда, натянув чистые бахилы, Лера деловито прошла мимо охраны, застёгивая на ходу эту универсальную больничную одежду.

На посту никого не было, и Лера методично заглядывала в каждую палату, разыскивая нужную сама. Вежливо, но настойчиво. Сердце выскакивало из груди от волнения, но поиски увенчались успехом.

Первой она увидела маму Кирилла. Женщина задумчиво застыла на краешке стула. Короткая стрижка, курчавые волосы, прямая спина — Лера сразу её узнала. Приятная, стройная, интеллигентная, уставшая. И лишь руки, плотно стиснутые на коленях, говорили о глубокой печали.

Кирилл сидел спиной к Лере, сгорбившись. Казалось, он держит себя за волосы и, чтобы голова не упала на колени, подпирает её руками.

Лера не знала, вежливо ли будет поздороваться, но мама Кирилла удивлённо, но молча поднялась ей навстречу, и Лера тоже промолчала. Кивнула в ответ на её движение. Невольно отметила, как не похожи они с сыном. Видимо, Кирилл весь в отца.

Когда мама встала, и он встрепенулся.

— Лера? — потёр глаза, подскочил. И не обнял — порывисто стиснул её в объятиях. — Родная моя!

Он хотел ещё что-то сказать и не смог. Голос дрогнул, сел. Кирилл мучительно сглотнул и не стал подбирать такие ненужные сейчас слова, просто ещё сильнее прижал к себе Леру.

И время для неё замедлилось. Затормозило, вопреки всему, и встало.

На мгновенье задумавшись, сердце озвучило первый удар. Словно её персональное летоисчисление только что началось заново. После эры «без него», для Леры снова началось «с ним».

— Мам, это она, — развернулся Кирилл, держа Леру за руку.

— Я уж поняла, — кивнула мама и тоже прижала Леру к груди. — Прилетела, значит? Что ж, добро пожаловать!

— Как… он? — спросила Лера тихо, когда мама Кирилла отпустила её из своих горячих объятий, а Кирилл снова перехватил инициативу. Обнял Леру со спины, стиснул, зарылся лицом в волосы, которыми никак не мог надышаться.

— Плохо, — прошептал Кирилл.

Лера слышала стук его сердца, а видела только приборы, провода и бледное, покрытое морщинами лицо в обрамлении седых волос, таких же белых, как скрывающая тело простынь.

— Надеюсь, он просто уснёт и всегда будет видеть красивые сны о том времени, когда был счастлив, — грустно улыбнулась Нина Григорьевна. — Шансов нет.

— Я думаю, он и не боится умирать, — стиснула Лера руку Кирилла. — Ведь он знает, что там, с той стороны, ждёт «его Зина».

Словно услышав её слова, размеренно пищащий до этого прибор вдруг зашёлся в бешеном ритме. И Лере с Кириллом пришлось посторониться, уступая дорогу прибежавшей в палату медсестре.

Девушке хватило пары секунд, чтобы оценить обстановку, она пулей вылетела обратно, видимо, за врачом, а Кирилл, наоборот, вдруг метнулся к постели.

— Дед?! — схватил он за руку старика. — Ты меня слышишь, дед?

Лера первой поймала взгляд стальных глаз на себе.

— Дед, ты как? — потряс руку Кирилл, но дед лишь перевёл взгляд на Нину Григорьевну, застывшую в ногах, а потом только вполне осмысленно и внимательно посмотрел на Кирилла.

— Дед, ты дожил. Тебе сегодня восемьдесят.

Лера видела, как в ответ тот сжал руку Кирилла, как ободряюще тряхнул. Медленно согласно моргнул. Уголок рта дёрнулся в улыбке. И он закрыл глаза, чтобы больше никогда их не открыть.

Лера попрощалась последней. Она приложилась губами к ещё тёплому лбу. И Кирилл прижал её к себе, чтобы не видеть, как тело накрыли простыней с головой.

— Ну вот и всё, — обняла Нина Григорьевна сына в коридоре. И Лера только сейчас вспомнила про Валентину Дмитриевну, дедовскую жену. Теперь уже вдову.

— А где? — оглянулась она, словно женщина могла спрятаться за их спины. Но её все поняли.

— Она сказала, что приедет попозже. Что нет смысла торчать в этой больнице, — вытирал катившиеся помимо его воли слёзы Кирилл.

— Бог ей судья, — махнула рукой Нина Григорьевна. И, совсем как Лерина мама, достала из рукава смятый носовой платок.

Они долго просидели на кушетке в полном молчании, которое прерывалось лишь тяжёлыми вздохами и всхлипами. Нужно было выплакаться. И Лера снова мысленно поблагодарила маму за халат, об который она теперь вытирала слёзы. И свои, за неимением платка, и Кирилла, который лежал у неё на плече и поднимал голову, только чтобы их промокнуть.

— Поезжайте домой, — Кирилл обратился к маме. — А я, наверное, начну заниматься всеми необходимыми формальностями.