Елена Лабрус - Держи меня, Земля!

Нина Григорьевна ещё суетилась на кухне, когда они пришли. Сделала им бутерброды, нарезала сыр и ушла говорить по телефону. Ей тоже позвонили.

— Нотариус, — вернулась она. Недовольно качнула головой и села, выдохнув. — Спрашивал, в какой день нам удобнее будет подъехать, чтобы огласить завещание.

— А ты говорила, первого января никто не работает, — усмехнулся Кирилл, оглянулся на часы. — Ну и что ты ему ответила?

— После похорон, конечно.

— А Валентина, видимо, настаивает уже сегодня, — Кирилл откусил кусочек сыра, но бросил, встал. — Кто бы сомневался.

— Нотариус сказал, что как только у нас на руках будет свидетельство о смерти, он огласит последнюю волю усопшего. Но присутствовать по протоколу должны все, — мама взялась было за большую кружку с чаем, но тоже отставила. — Боюсь даже представить, что начнётся, если дед завещал всё тебе.

— Валька будет всё оспаривать. Начнутся суды, скандалы, выяснения отношений, — тут и представлять нечего, — Кирилл опёрся спиной о подоконник. Засунул руки в карманы. Задумался.

— Кирюш, только не вздумай ни от чего отказываться в её пользу, — тревожно всматривалась мама в его хмурое лицо.

— Ещё не от чего отказываться. И лучше бы уж дед не глупил. Она и жила с ним столько лет только ради этого. Каждую лишнюю копейку дочке отправляла.

— У неё есть дочь? — удивилась Лера.

— Да, нагуляла, — хмыкнула Нина Григорьевна. — Задолго до того, как они с дедом сошлись. Они поженились, когда дочь уже замуж выскочила. Вот Валька всю жизнь её и тянет. А девица приезжала раз, да и то ощущение, как с ревизией. Оценить дом да перспективы. Валька перед дедом на задних лапках всю жизнь только ради этого.

— Несчастная женщина, — вздохнула Лера.

Кирилл улыбнулся, подняв глаза.

— Тут что посеешь, то и пожнёшь. Ладно, — он потёр ладони. — Спасибо, мам, за кофе, поехали мы. Лера с дороги, я засыпаю на ходу. Да и тебе отдохнуть надо. Созвонимся.

— Я тут тебе телефон записала. Ты сам позвони нотариусу, он просил, — протянула Нина Григорьевна клочок бумаги, когда они уже стояли в прихожей. И Лера улыбнулась тому, что её мама тоже никак не привыкнет, что номера можно перекидывать, а не переписывать по старинке. Но этих мам уже, наверное, не исправишь.

— Хорошо, — забрал Кирилл бумажку и перенёс данные в свой смартфон, уже сидя в машине.

Ехать оказалось совсем недалеко. Безликие новостройки нового квартала встретили яркими красками фасадов и строгими коробками ещё необжитых дворов.

Квартира, которую снял Кирилл, оказалась на последнем этаже.

— Прошу, — он толкнул дверь, и первое во что упёрся взгляд — оказался чемодан.

И правда огромный. Раскрытый, словно Кирилл в нём что-то искал. Раскиданные по полу кульки и свёртки в подарочной бумаге заставили Леру удивиться его щедрости. А большая серьёзная кукла — улыбнуться. Она смотрела на Леру немигающим взглядом из пластикового окошка, когда Лера разувалась, пока Кирилл вешал её шубу, напоминая, что сегодня праздник.

Для кого-то праздник. Ёлка, гирлянды, пельмени. Но в этот дом он словно не дошёл.

Хоть Кирилл и показывал Лере эту квартиру, она оказалась совсем другой, чем ей представлялось. Небольшое, неуютное, однокомнатное, словно гостиничное жильё. И Лера знала почему.

Глядя на эту наспех заправленную кровать, на брошенную на стул мятую рубашку, на раскиданные по комнате пустые упаковки от каких-то снеков, она так остро почувствовала, как Кириллу было здесь одиноко.

Как он лежал каждый день на этой пустой кровати, прижимая к уху телефон, и дёргал шнурок лампы, что загоралась и гасла над головой. Как засыпал под бормотание огромного плоского телевизора на стене, чтобы завтра всё началось сначала. Работа, дела, заботы, пачка чипсов, щелчок выключателя и ожидание неизвестно чего.

— Прости, у меня тут немного не убрано, — Кирилл подхватил пустой пакетик, с хрустом смял в руке, спрятал за спину, неловко переминаясь, отступил назад.

— Тебе тут так… — горло перехватило. На шкафу стояла нераспечатанная бутылка шампанского, которую они купили в Барселоне. — Не хватает…

— Уборки, да, я знаю. И штор. И…

Лера обняла его, пряча лицо у него на груди, и отрицательно покачала головой.

— Тебе здесь так не хватает меня.

Он бросил пакетик прямо на пол и прижал Леру к себе.

— Ты даже не представляешь себе, как. Немыслимо. Невыносимо. Нестерпимо. Но я ждал. Я буду ждать тебя, сколько скажешь.

— А я тебя, — прошептала Лера его груди.

Кирилл прижался губами к её волосам, как когда-то очень давно, в старом питерском дворике. Но тогда он словно боялся сказать лишнее. Сейчас им не нужны были слова. Лера, не задумываясь, и сама могла за него продолжить.

Ждал, когда она ему поверит. Ждал, когда научится доверять. Ждал, когда она поймёт, что жизнь проходит мимо. Пока примет решение. И примет его сама. Не потому что он её позвал, не потому, что настоял или уговорил, а потому, что она сама так решила, что её место здесь. В этой кричащей тоской и одиночеством квартире, в которой её ждут, верят и любят, несмотря ни на что.

Если бы Лера попыталась вспомнить, как прошли эти три дня печальных хлопот, то на ум пришло бы самое неподходящее в таких обстоятельствах слово — счастливо.

Все их заботы оказались не такими уж и тяжёлыми, несмотря на праздники. Может, на это были объективные причины: всё заранее было обговорено, оформлено и даже место на кладбище оплачено. Может потому, что всё решал Кирилл, а Лера просто ходила с ним за руку хвостиком. А может потому, что они просто были вместе и эти хлопоты их ещё сильнее сближали, наполняя смыслом каждое мгновенье дня и ночи.

Всё то время, когда они никуда не ехали, не ели, не готовили еду, Лера не наводила уют, и Кирилл не говорил по телефону, они не вылезали из постели. И никак не могли надышаться друг другом.

— Поверь мне, дед был таким прожжённым циником, что если бы мы занялись этим у его гроба, то посмеивался бы и давал непрошенные советы, — Кирилл приподнял голову и оперся на локти в ответ на Лерины робкие сомнения, что деда ещё не похоронили, а они так непростительно, ненасытно счастливы.

— Я верю, — погладила его Лера по упругому плечу. — Мне точно нужно присутствовать на церемонии? Там всё же будут все свои. А я…, — она виновато улыбнулась, не зная, как себя назвать, — не член вашей семьи.

— Не член, — улыбнулся Кирилл. — Ты и есть моя семья. Ты да мама. Ну, ещё Кузя, но его мы с собой точно не возьмём. А все остальные не имеют значения.

— Ох, что-то я боюсь, — вздохнула Лера.

— А чего ты боишься? — Кирилл перехватил со своего плеча её руку, поцеловал, прижал к себе. — Осуждения? Презрения? Укоризненных взглядов? Чего?