Даша Полукарова - Ниоткуда с любовью

Наконец, зал начал редеть, количество посетителей возле барной стойки стремительно уменьшалось, пока, наконец не осталась парочка с одной стороны и Полина с другой.

— Ты знаешь, который час? — поинтересовался Родион, подходя к Полине.

— Почти час ночи, — сказала она, кладя свой телефон на барную стойку.

— Зачем ты ждала меня все это время?

— Я же сказала, хотела поговорить.

— Очень странное ты для этого выбрала время и место, не находишь? Не легче ли было…

— Не легче, — бросила она, не дав ему договорить.

— Хорошо, но о чём? Что такого мы не дообсуждали? Мой спектакль, в котором я сыграл весьма посредственно, или что?

— Прости, что с тобой так разговаривала.

— После спектакля? — не понял он.

— Когда ты принёс мне письмо Нины. И когда вытащил меня из Затерянной Бухты.

— О, — сказал он.

— Надеюсь, ты понимаешь, что в театре с такими разговорами к тебе как-то не подкатишь, о, Господин Великий Актер, Родион Расков! — язвительно закончила Полина.

— Намекаешь, что я надменный и высокомерный?

— Намекаю, что ты такой и есть.

— Ты меня не знаешь, — начиная злиться, заметил он.

— Знала когда-то одного мальчика, которого звали Рудиком и который терпеть не мог, когда его так называли.

— Этого мальчика давно уже нет. Но ты почему-то не хочешь этого понимать.

— Он есть, но где-то глубоко в тебе, Расков. Просто ты старательно от него отказываешься. Я его вижу, а другие нет. Так что ты можешь надеть сколько угодно масок…

— Я не притворяюсь!

— А твои однокурсники знают твое второе имя? Твою настоящую фамилию?

— Это моя настоящая фамилия. Паспорт показать?

— Не утруждайся. Ох… — Она вздохнула. — Я же пришла сюда не ссориться, а мириться.

— Это заметно, — с сарказмом ответил он и ушел рассчитать парочку на другом конце бара.

— Я не хочу больше ссориться, — сказала она, когда он снова оказался в пределах видимости. — Я серьезно. Мы же не враги.

— Я согласен, — помолчав, признал он. — То, что мы перестали быть друзьями, не делает нас врагами. Просто мы договорились…

— Не видеться, — закончила она за него. — Я не знаю, как так вышло. Нам удавалось сохранять это обещание вплоть до прошлого года. — До декабря.

— Когда ты пришла сюда с друзьями.

— Да, я знала, что ты меня видел.

Они помолчали.

— Чтобы не ссориться, ты должен пообещать не нападать на меня во время моих приходов к вам. Я просто делаю свою работу.

— Принято.

Они помолчали.

— Значит, договор? — спросила она и подала ему руку. Он помедлил, но все же протянул свою для рукопожатия. Ощутив ее пальцы в своей ладони, он вдруг сжал их, удерживая.

— Так все-таки, почему? — он по-прежнему не понимал, что заставило ее прийти сюда.

— Лучше не спрашивай, — она помотала головой, но потом всё же сказала. — Это всё Нина.

— Она не появилась.

— Нет.

Расков проницательно посмотрел на неё.

— Она появится.

— Не знаю, — сказала Полина, вставая. — В любом случае, это совсем не важно.

Закрытая наглухо на сто замков, Полина заключила перемирие, но она не обещала своего доверия. Никому.

VIII

— Олег… что-то случилось? — Маша вышла на кухню из темной спальни и зажмурилась от яркого света, ударившего в глаза.

Красовский обернулся к ней. Взгляд его блуждал по кухне, мысли были явно где-то далеко.

— Нет. Все в порядке. Ты чего вскочила? Иди, ложись.

— А ты? — осторожно спросила Маша.

— Сейчас, покурю и приду, — Красовский поставил чайник на плиту и сел на стул, вытягивая длинные ноги, обтянутые джинсами.

Маша не сдвинулась с места.

Она проснулась от того, что Олег орал на кого-то по телефону. Она не обнаружила Красовского рядом с собой и вскочила, подумав, что что-то случилось.

— Нет, Вика, я не хочу с ней разговаривать!.. И да, мне плевать, что она моя мать! — слышала она, проходя по темному коридору. Когда она вошла в кухню, разговор уже был окончен, но Сурминой он все не давал покоя. Она никогда не видела Олега таким растерянным и выбитым из колеи. И никогда не слышала, чтобы он рассказывал о ком-то из родителей. Как-то Лена что-то ляпнула ей, что Красовский воспитывался в детдоме. Смотрела она при этом так насмешливо, что не оставалось сомнения — она прекрасно знала, что Маша не в курсе истории детства Олега, и это чрезвычайно веселило ее. Ведь это значило, что отношения у них были не настолько близкие, какими, по сути, должны быть.

А Маше до той минуты казалось, что в этом нет ничего странного — ведь они только начали встречаться, плюс ко всему, оба были достаточно закрытыми и сразу это измениться не могло. У Сурминой просто духу бы не хватило начать о чем-то спрашивать Красовского.

До этой ночи, когда она сама слышала то, о чем невозможно было бы не спросить.

— Олег, что произошло? — осторожно спросила она, продолжая стоять в дверях. — Прости, я слышала про твою… маму.

— Маш, это неважно. Ясно? — откликнулся Красовский. Потом взглянул на Машу и взгляд его смягчился. — Извини, ты здесь не при чем.

— А кто причем?

Внутренний голос вопил на все лады, чтобы она замолчала, но словно какой-то бес тянул ее за язык.

— Давай оставим эту тему? — попросил Красовский. — Я просто не очень хочу об этом разговаривать.

Она продолжала смотреть на него, и тогда он добавил:

— Со мной все в порядке.

Она усмехнулась.

— Не сомневаюсь в этом, — она повернулась и ушла в комнату. До этой минуты ее ни капли не трогало то, что он не хочет рассказывать о себе. А сейчас ей казалось, что он делает это намеренно — она временный эпизод в его жизни, скоро они расстанутся, а потому эта информация ей ни к чему.

Она лежала в темноте пустой спальни, смотрела в потолок и думала о том, что по сути ничего не произошло, он по-прежнему не обязан был с ней чем-то делиться, ведь и она не хотела быть с ним откровенной. Какие бы чувства она ни испытывала к нему.

А какие чувства она испытывала?

Немного позже он выключил свет на кухне и пришел в спальню, и залез к ней под огромное теплое одеяло, и обнял, и уткнулся шею.

— Маш… — прошептал он. Она не ответила.

Он повернулся на спину, отпустив ее, и закрыл глаза. Но образы в голове преследовали его, он открыл глаза и бесцельно уставился в потолок, как и Маша некоторое время назад.

Он знал, что не уснет.

* * *

У Олега Красовского, как и у любого другого человека, конечно же, были родители. Только Олег их не знал. Все, что он помнил из своего детства — старый дом, в котором он жил с бабушкой и сестрой, и запахи, которые этот самый дом окружали. Запахи были повсюду. Они притягивали его внимание, служили маяком, путеводной звездой, которая вела его по той или иной дороге. Он знал наизусть запахи дома, запахи каждого кустика, каждого дерева, растущего в их саду. Он знал, как пахнет весна, как — осень, а как зима, и всегда с нетерпением ждал их приближения.