Даша Полукарова - Ниоткуда с любовью

Он знал, когда нужно было срочно бежать домой — когда с треском распахивались окна, и из больших комнат тянуло запахом лекарств. Тогда он знал, даже несмотря на то, что ему хотелось удрать подальше от дома, что бабушка снова болеет. У нее снова болит сердце.

А однажды он узнал запах «чужого». Чужих людей, открывших калитку и прошедших во двор дома с таким видом, как будто они имели на это полное право. Позже Олег узнал — они и правда имели. Это были его мать и ее муж.

Но… не взирая на все их полные и неполные права, не взирая на Вику, которая была старше, а потому прекрасно помнила их, и кинулась к ним, едва заприметив в саду — не взирая на все это, Олег с самого начала понял, что они — чужие. Их запах чужой, их улыбки фальшивы, они были чужими людьми — всегда ими были и всегда будут.

Он наотрез отказался поехать с ними, он остался с бабушкой. Его упрашивали, уговаривали, угрожали, запугивали, грозили, молили, но он остался с бабушкой. Он был дома, и уже тогда понимал, что другого у него не будет. А однажды утром запахи подсказали ему, что и этого единственного места на земле, где он был счастлив, уже скоро может не быть. Обоняние обострилось до предела.

Однажды утром бабушки не стало.

И тогда на пороге возникло множество людей, которым было что-то нужно от него. Олег сидел на скамейке, в углу сада, сжавшись в комок, и отказывался разговаривать. Он отказывался разговаривать и в этот день, и в следующий, и в следующий после него. И потом, среди голых серых стен и детей в одинаково-блеклых одежках он все еще не хотел разговаривать. А потом они нашли его.

Родители. Они появились на пороге детского дома, и Олег, сжав кулаки, неожиданно расплакался, в первый и в последний раз за много лет. Они появились внезапно, когда он уже и не думал их увидеть. Несмотря на то, что он отказывался говорить и называть свое имя, родители все же нашли его. Но мальчик не хотел идти с ними. Дома больше не было, а эти двое, едва оказавшись не под надзором воспитателя и директора детдома, стали препираться и совсем, казалось бы, перестали обращать на него внимание.

И Олег не поехал с ними. Вика стояла, сжавшись, возле окна, и свет падал на ее кудрявые волосы. Она смотрела на него таким взглядом, что ему сразу захотелось ненавидеть ее. У него больше не было бабушки, не было дома, а родителей не было и подавно. И Вика не имела права врать, что живет хорошо или лучше, чем в старом доме, наполненном запахами детства.

И от Вики никто не отказывался в роддоме.

Матери не вернули права на него, и это радовало мальчика безмерно. Уже тогда он захотел вырасти как можно скорее, чтобы не зависеть вообще ни от кого. Ни от одного человека на этом свете.

— Олег?

Красовский потер лоб ладонью, прогоняя наваждение, и, крутанувшись в компьютерном кресле, обернулся от окна к своим заместителям, восседавшим в его кабинете. Михаил как всегда был безупречен в черном костюме и белоснежной рубашке — Красовский немного завидовал его умению носить костюмы на протяжении всего дня и оставлять их в идеальном состоянии. Лена, такая же совершенная, как и Михаил, сидела с другой стороны, и сидела с невероятным изяществом. Все, что она делала, она делала очень легко и красиво. Так всем казалось, по крайней мере.

— Да, так что там дальше?

— Мы вроде бы все обсудили уже, — приподнимая тонкую бровь, протянула Лена.

— Да не все… Меня не совсем устраивает наша медлительность… как там, кстати, господа стажеры? Давно уже пора принять решение по поводу их пребывания здесь.

Михаил пожал плечами.

— Не знаю, не знаю… Мария — девушка сообразительная, даже очень. Мне кажется, по поводу ее кандидатуры даже и думать нечего. Она отлично…

— Отлично? — презрительно хмыкнула Лена. — Знаем мы эти «отлично»! Вас, мужиков, только одно и интересует!.. И вообще, ты хочешь сказать, что Игорь работает хуже? Отличный парень к тому же единственный — попрошу заметить — из двух стажеров, кто является реальным выпускником архитектурного!

— Маша тоже выпустится через несколько лет, это не показатель, — справедливости ради заметил Олег.

— Да, но она все же будет оставаться выпускницей вечернего отделения! Вечернего!

— Я все слышу, Лен, — Красовский вздохнул. — Только ты не перегибай. Практика играет значительнейшую роль в появлении архитектора. Практика, а не дипломы. И меня сейчас интересует не их учеба, а их результативность. Выскажетесь по существу, какой объем работы Игорь и Маша выполняют.

Его замы начали обстоятельно перечислять, стараясь выделиться, в первую очередь, друг перед другом. Красовский быстро понял это и слушал одним ухом, по-прежнему оглядываясь на окно и внутренне замирая, когда слышал имя Маши. Когда он затевал все это обсуждение, он надеялся, что его замы представят ему объективную картину работы их подопечных. Объективность ему была просто необходима, особенно когда он думал о Сурминой. Он готов был взять ее сотрудником на полную ставку уже прямо сейчас и понимал, что это неправильно, потому что в большей степени на это желание повлиял тот факт, что он с Машей спит.

Вот поэтому Красовский когда-то и придумал это свое правило об отношениях со своими сотрудницами. Любые отношения мешают работе. Они ослабляют тебя и твою работоспособность. И плюс ко всему, он не мог сейчас даже решить такую мелочь, как кто из двух его стажеров больше достоин остаться в его фирме.

Он вздохнул.

Ох, что ж ты выдумываешь, Красовский? Можно подумать, какая проблема — выбор он сделать не может! Ну, так не решай ничего сейчас. Радуйся лучше. Похожих месяцев в твоей жизни еще не было.

Внутренний голос был прав.

Олег Красовский определенно переживал самый необычный месяц в своей жизни.

Если бы хоть кто-нибудь попросил Олега этот месяц описать, он бы сказал, что он был непонятным, волнующим, непредсказуемым и очень приятным. Единственное, что было неясно: связанные с этим месяцем внезапно нахлынувшие воспоминания о детстве — воспоминания почти забытые, — они разбудили в нем чувства, которые он считал давно похороненными.

Он искренне не понимал, как отношения с Сурминой могли стать толчком к этим воспоминаниям, ему без ложной скромности и преувеличения действительно не хотелось вспоминать свое детство. Он и с Машей-то предпочитал больше разговаривать о настоящем или, максимум, о недавнем прошлом, и ни разу еще не отошел от этого правила. Возможно, что Маша просто напоминала ему кого-то, сама того не подозревая.

До того случая на прошлой неделе, когда она услышала обрывок его разговора с сестрой, она, кстати, сама не приставала к нему с вопросами о его жизни, в их общении всегда была какая-то недосказанность — черта, которую они будто бы провели друг для друга, еще в самый первый их вечер вместе. Эта черта не позволяла им приблизиться друг к другу, как бы парадоксально это ни звучало для людей, которые проводили вместе почти каждую ночь.