Даша Полукарова - Ниоткуда с любовью

Он, такой неприлично, невыносимо здоровый, не должен был даже заикаться о каких-то своих неприятностях, даже если это такая нежелательная влюбленность в собственную стажерку. Поэтому все, что он мог сейчас сделать — это принести ей кофе, взять за руку и поддержать, насколько бы плохо не пришлось.

Но стоя в конце коридора — обычного серого коридора (пусть и с веселыми рисунками по стенам) — и глядя на нее, привалившуюся к спинке стула, сидящую с закрытыми глазами, в которых — он это знал — плескалось острое беспокойство за сестру, он чувствовал, как тают остатки решимости в его душе. Или где там они могли быть, эти остатки…

- Твой кофе, — протянул он, садясь рядом.

— Спасибо, — она открыла бархатные черные глаза, с плескающейся в глубине ночью, взяла стакан. — Очень вовремя.

— Расскажи мне, — попросил он. — Расскажи мне все.

Мы часто нуждаемся в тех, кому можно довериться. Не потому что нам просто доверять — зачастую многие и не знают, что это такое, какую меру ответственности машинально возлагают на себя и других, — но и потому, что мало кому удается переварить свою жизнь в одиночку. Нам всем нужен не просто верный друг, готовый выслушать, но и строгий судья, который выступит голосом совести; человек, который, взяв на себя половину твоих проблем, покажет, что они ему небезразличны. Тот, кому доверяют — машинально делается другом, и это переводит его рангом выше. Выше, чем просто «наставник», «начальник», «любовник». Разумеется, это не скрепляет двух людей раз и навсегда. Но это дает нечто большее, чем уверенность в отлично проведенной ночи.

— Все, — усмехнулась Маша, прячась за насмешку, как за паранджу, — Все — это слишком много и долго.

Красовский ждал, он готов был выслушать и, преодолевая себя, Маша начала говорить:

- Просто… Женька много болела в детстве. И как результат — сильное осложнение после одной из болезней. Осложнение на сердце… Иногда кажется, что никто не виноват, так распорядилась судьба. Но потом ты начинаешь думать и понимаешь, что все в нашей жизни закономерно, и эта болезнь есть следствие, у которой, как и у всего есть свои причины. Приобретенный порок сердца. С операцией тянули какое-то время, но сейчас тянуть было уже невозможно. Она в очередной раз почувствовала себя плохо. Внезапно плохо, хотя и находилась уже больше месяца на наблюдении.

— Больше месяца?! — удивился Олег.

- И уже второй раз с начала этого года. Это лишь крохотный плюс того, что мама — медсестра этой больницы и ее все знают и любят. Пожалуй, знают даже больше, чем ее родные дети.

- Ты будто бы обижена на нее. — Олег сказал это, но вмиг пожалел, как будто устыдившись возможности судить ее, не зная подробностей.

— Я? Нет, не то, что обижена… Я просто расстроена. Или разочарована — не знаю, что вернее. Просто мне, как ты помнишь, едва исполнилось двадцать лет, — она быстро улыбнулась, — а я уже вижу эту жизнь на все свои не исполнившиеся сорок.

- Нет. — Твердо, внезапно твердо проговорил Красовский — начальник, наставник, любовник, теперь уже почти друг. — Нет. Я прекрасно знаю, что жизнь дает много поводов, чтобы ее возненавидеть. Иногда такое чувство, что она готова подставлять тебе подножки с утра до ночи и с ночи до утра. Но сила, и стойкость, и мужество, и что-то там еще не в спокойном принятии всего этого дерьма, а в способности противостоять ему, пусть и внутренне. Не обрастать цинизмом ко всему живому, как бы ни хотелось сделать наоборот. Просто продолжать радоваться в любой подвернувшийся момент. Это… держит на плаву, поверь мне. Помогает не сойти с ума. И чувствовать себя не на сорок в наступившие двадцать…. - он забрал у нее пустой стакан. — Принести еще кофе?

— Нет, — немного растерянно, но вполне «очнувшись», проговорила Маша. — Спасибо.

Вокруг жила своей жизнью больница. Маленькие пациенты были шумнее взрослых, но все же вели себя прилично. Медсестры сновали тут и там, врачи делали вечерний обход. Плечом к плечу Маша и Олег сидели вместе, не смея смотреть друг на друга.

Ты и я — мы одной крови, — вот что говорили их взгляды. Ты и я — мы вместе. Пусть временно, пусть сегодняшний день может стать последним, но зато он не пройдет мимо.

…Эта была та драгоценная минута понимания, которая далеко не всегда будет повторяться. Многое было «до», многое будет «после», но это был момент, который показал им, что они на одной на стороне.

Через полчаса к ним вышла Агния Петровна. В голубой форме медсестры она казалась более собранной и строгой, чем в обычной жизни.

- Операция закончена. Все хорошо. Только вот ее перевезли в реанимацию и никого туда не пускают. Как минимум до завтра.

Маша и сама поняла, что все отлично, иначе у ее матери, не улыбавшейся месяцами, не было бы сейчас повода делать это.

Олег вырос рядом. В азарте радости Сурмина успела забыть о том, что ее мать уже знакома с Красовским. Только вот вряд ли она ожидала здесь увидеть Машиного начальника. Но Олега, похоже, ни капельки не смущала вся эта ситуация, он даже взял Машу за руку, будто бы продемонстрировав свое право находиться здесь.

- Это Олег, — несколько обреченно представила девушка, и Красовский взглянул на нее с удивлением.

— Мы знакомы с твоим начальником, — с ехидством в голосе протянула Агния Петровна. — Здравствуйте, Олег.

— Здравствуйте, Агния Петровна.

— Да, правда, все же, нечасто встретишь начальников, которые так заботятся о своих подчиненных. — Глаза ее смеялись, когда она это произносила.

— Да, явление редкое, — согласился Красовский, а Маша в это время переводила взгляд с матери на начальника и обратно.

- Ладно, я отправляюсь работать — моя смена только начинается. До свидания.

Маша посмотрела матери вслед — сказать все, что хотела, и уйти — в этом была вся Агния Петровна. Никаких лишних слов, жестов, эмоций. Только что-то конкретное, граничащее едва ли не с грубостью. Сама-то Маша привыкла, но вот Красовский может вполне что-то… а впрочем, какая разница…

- Она великолепна.

- Что? — Маша перевела взгляд на Олега.

- Нет, правда. И ее язвительность…

- Да, это дар. Ничего, я думаю, она еще свое скажет.

- А, может, и нет, — он вздохнул. — Не переживай.

- Да я и не собиралась, — она вскинула голову и взглянула в его глаза.

Он взял ее за руку и отвез к себе. В огромных полупустых хоромах, полностью готовых к тому, что их хозяин прямо сейчас сорвется с места, было холодно. Но в кухне сохранялось приятное тепло от горячей плиты, на которой Маша варила кофе.

Она привыкла к этой квартире, к ее разрозненности, пустоте, к тому, что вещи сложены в коробки и ничто не указывает совершенно определенно, что здесь живет не кто-то безликий, а талантливый молодой архитектор, ставший известным отчасти из-за своей молодости. Сколько раз Маша ходила по этим комнатам, рассматривала заполненные вещами коробки, читала подписи и пыталась разглядеть настоящего Красовского, ту часть его жизни, которая была скрыта за работой и тщательно упаковывалась на дне этих нехитрых картонных конструкций. Но также она прекрасно понимала, что вряд ли имеет на это право и скорее всего ничего не узнает об Олеге, пока он сам не расскажет ей.