Тиффани Райз - Похититель бурбона

- Думаю, езда верхом похожа на езду на велосипеде.

Он открылся для флирта, сделав комплимент ее осанке. Ничего. Ни слова. Не похоже на ее.

- Думаю, да.

- Тебе тут нравится? - спросила Тамара.

- Все хорошо. Я получаю пять долларов в час, преподавая верховую езду богатеньким девочкам, как ты, и не таким богатым, но которые хотят казаться богатыми. Десять долларов за частный урок. Когда не работаю, я могу ездить, где захочу. Я не в восторге от жизни на чердаке конюшни, но экономлю много денег, не снимая жилье. Еще один год и смогу купить собственное.

- Ты говорил, что дедушка платил тебе лучше?

- Намного лучше. Больше денег, меньше работы. Но мы знаем, чем все закончилось.

- Знаешь, ты так и не рассказывал, как нашел работу на нашей конюшне, - сказала Тамара.

- Тут не о чем рассказывать. Мама заболела, когда я был в выпускном классе. Затем я пошел в колледж. Я должен был работать, поэтому и нашел работу. Я чистил стойла в Черчилле. После смерти мамы…

- Как она умерла?

- Рак ротовой полости. Он убивал ее медленно, но, в конце концов, забрал ее. Твой дедушка заходил, когда она была еще в сознании. Никто не был удивлен его приходу, кроме меня. Но он пожал мне руку и сказал, что мама говорила, что у меня есть опыт работы с лошадьми, что еще больше удивило меня. Мама несколько лет работала на него. Я ответил, что так оно и есть, и он спросил, не заинтересован ли я в работе в его имении. Я согласился. Конец.

- Дедушка и твоя мама продолжали общаться?

- Думаю, да. Без обид, но твой дедушка не казался тем типом, которого будет заботить судьба уборщицы. До сих пор не понимаю, что заставило его прийти на похороны. Но я не жаловался. Работа была хорошей.

Тамара на это ничего не ответила.

- Так что же богатейшая девушка в штате хочет от беднейшего в штате конюха? - спросил Леви, пока они переходили по деревянному мосту, ведущему в густую часть леса.

- Я не богатейшая девушка в штате. Пока нет. Все в трастовом фонде, пока мне не исполнится двадцать один, или я не выйду замуж.

- Однажды тебе исполнится двадцать один.

- Не так уж и скоро. Мама продает «Красную нить». Она приняла одно предложение на этой неделе.

- Разве «Красная нить» - это не ваш основной доход?

- У нас много денег. И будет еще больше, если продадим винокурню. Но мы не должны ее продавать.

- Тогда скажи это своей матери. Я не могу помочь.

- Мы с ней больше не общаемся.

- Почему?

- Потому что я ненавижу ее, а она меня.

- Почему ты ее ненавидишь мне понятно, было бы странно, если бы кто-то ее любил. Но вот почему она тебя ненавидит?

- Она думает, что я виновна в смерти дедушки. Я позволила ему утонуть и не проверила его.

- Ты позволила ему утонуть?

- Я не позволила ему утонуть.

- Не расстраивайся из-за обвинений в убийстве. Она обвинила меня в изнасиловании.

- Изнасиловании кого?

- Тебя.

- Думаю, я бы запомнила, если бы ты насиловал меня.

- Я бы тоже запомнил.

- Нет, не запомнил. Ты был бы мертв.

- Скажи это своей матери.

- Однажды скажу. Маме за многое придется ответить.

- Ну, да, разве не всем нам придется?

Прежняя Тамара сказала бы «не мне». Прежняя Тамара сказала бы «говори за себя». Но это была не прежняя Тамара. Эта Тамара была старше, и она только кивнула, словно ей тоже придется отвечать.

Леви подъехал к ней вплотную, чтобы посмотреть в глаза.

- Посмотри на меня. Тамара, почему ты здесь? Ты хороша в расспросах, но сама не торопишься давать ответы.

- Я пытаюсь понять, что хочу сказать.

- Расскажи правду. Это не должно быть слишком трудно.

- Правду сложнее всего говорить.

Леви заметил кое-что, что прежде не видел. На шее Тамары на золотой цепочке висел маленький золотой крестик. Он протянул руку и прикоснулся к крестику. Тело Тамары напряглось от прикосновения, но она не отпрянула.

- Раньше ты его никогда не носила, - сказал Леви, мгновенно сожалея о сказанном. - Поэтому ты сейчас так хорошо себя ведешь? Ты обратилась к религии?

- Бог спас меня во время наводнения.

- Но ты носишь с собой нож. Не думаешь ли ты, что Бог снова спасет тебя, если понадобишься Ему?

- Я сама могу спасти себя.

Леви отпустил крестик.

- Даже твоя религия сделана из золота в восемнадцать карат.

- Бог спас меня, - ответила она.

- Никто не спасал тебя. В том наводнении погибло два человека. Одна старушка, у которой был сердечный приступ, и твой дедушка, и сердечный приступ, возможно, не был связан с наводнением. Тебе так же повезло, как и остальным людям в городе, кроме тех двоих. Ты можешь быть богатой, можешь быть красивой, но это не делает тебя особенной.

- Ты сказал «не» только потому, что знаешь, что это слово задевает меня.

- Это не правда? - спросил Леви и улыбнулся. Она не улыбнулась в ответ. - Ну же. Или говори, или заткнись. Я не буду тратить на тебя весь день.

- Я и пытаюсь, Леви. Дай мне еще секунду.

- Секунда истекла.

Он легонько толкнул коня в бок, и Эшли подчинился команде, отворачиваясь от нее. Да, он был мудаком. Он знал это. Но ему не нравилось находиться рядом с Тамарой. Слишком много воспоминаний. Слишком много соблазнов. Он никогда и никому не рассказывал правды о том дне, когда Вирджиния Мэддокс уволила его. Она унизила его так, будто он никогда не знал, что такое унижение. Она сказала, что если он на милю приблизится к ее дочери, то вызовет полицию и скажет им, что видела, как в конюшне он пытался изнасиловать Тамару. Он бы отправился в тюрьму до конца своих дней, потому что «ни один судья не поверит словам сына цветной уборщицы». И тогда он захотел расплаты, захотел трахнуть Тамару, обрюхатить ее, стоять рядом с ней и рассказать ее матери, что они сделали. Затем он бы бросил Тамару и укатил в закат. Но то были сумасшедшие мысли, те, которые он никогда не впускал в себя, кроме глубокой ночи, когда он просыпался в поту и наедине с одними лишь фантазиями о сексе и мести. И вот она, рядом с ним, такая же красивая, как он помнил, такая же соблазнительная, как он помнил, такая же опасная, как он помнил.

- Она твоя, - сказала Тамара.

- Кто «она»? - спросил Леви, не оглядываясь на нее, чтобы не превратиться в соляной столб, в который, как говорил дядя, превращался мужчина, думающий одним членом.

- «Красная нить» твоя. Или должна быть.

- Я был чертовским хорошим конюхом, но сомневаюсь, что твой дед посчитал нужным отписать по завещанию мне всю компанию.

- Нет. Но ему стоило.

- И почему же?

- Потому что ты единственный живой сын Джорджа Мэддокса.

Леви не знал, рассмеяться Тамаре в лицо или же отвесить несколько пощечин, пока девушка не придет в себя. Она смотрела ему прямо в глаза, и он выбрал смех.

- Очень мило. Отличная шутка, Ржавая.

Тамара не смеялась. Тамара даже не улыбнулась.