Александра Гейл - Синичка в небе

— Надеюсь… он у вас есть.

— Да, есть, — мрачно взглянув на меня, сообщил Новийский. — Но я бы советовал вам избавиться от столь вопиющей прямолинейности, — сообщил он буднично.

— Меня не учили следить за языком — тут вы правы, — пожала я тогда плечами в полной уверенности, что навык витиеватых разговоров мне в жизни никогда не пригодится.

Его полуулыбка, вежливая, но нечастая гостья на лице, прокатилась по губам и исчезла, оставляя за собой ровную линию, и я очень удивилась. Новийского действительно не раздражали мои ответы, хотя любой другой бы на его месте уже высадил попутчицу на ближайшей остановке. Сергей тронулся на зеленый, а я украдкой наблюдала за ним, поражаясь. Меня даже пугало то, насколько он был в ладу с самим собой. Это казалось ненормальным: Катерина, и та, порой, выходила из себя, а Новийский — нет. С другой стороны, может, дело было во мне? В глупенькой девчонке, ни на что не способной повлиять? К тому же, меня его реплики тоже отчего-то не трогали. Мы вели какие-то странные беседы, будучи абсолютно не заинтересованы друг в друге, и это поражало. Знаете, есть нечто мистическое в том, что ты встречаешь человека, который тебя совершенно не задевает. Ну что могло нас связывать? Да я бы в жизни не подумала в тот день, что однажды смогу стать супругой такого человека. Он мне даже теоретически не нравился.

Несмотря на просьбу высадить меня на остановке, Новийский на свой страх и риск въехал в наш дурной район. Ничего по поводу общежития не сказал, подметил только, что повезти меня было правильным решением. Я же сделала все возможное, чтобы побыстрее его выпроводить. Такую машину от злости могли поцарапать, но еще хуже — меня могли увидеть из окон соседи. Меня… и мужчину!

Не помню, чтобы когда-нибудь так спешила скрыться за дверями своей комнаты, но замерла, едва ступив за пределы лестничной клетки, так как разглядела в конце коридора тонкий силуэт. Сначала не поняла, что происходит, но потом осознала, что это Лона сидит под дверью. Я отправила ей смс о том, что на работе проблемы и в кафе я не приду, но никак не ожидала, что в ответ сестра явится лично. Однако ее тушь размазана, от помады остался один лишь яркий ободок, а на нижней губе остался яркий след от укуса зубов. Выплакалась, значит, и пришла рассказать о том, как я ее разочаровала.

— Я думала, что ты примиришься, — начала Лона в точности по плану. — Думала, что тебе не хватит духу устраивать мне то же, что и маме. Думала, что я и мои желания хоть что-то для тебя значат. — Внезапно сестра так резко вскочила на ноги, что я даже отступила на шаг от неожиданности. — Думала, что ты больше меня уважаешь, Ульяна! — уже на повышенных тонах. — Но ты всячески демонстрируешь нежелание иметь дел со своей семьей. Ты не пришла сегодня. Надеюсь, на этот раз ты правда работала, а не выпивала с Иваном Гордеевым или кем-нибудь еще из тех людей, которые достаточно хороши для тебя, в отличие от

нас.

Очень злы были ее слова, но оттого менее справедливыми не становились.

— Я работала, — ответила я резко, не соглашаясь с обвинениями.

— Да, я знаю. Ты такая занятая, боже упаси найти времечко на такую глупость, как знакомство с родителями Ромы. Для меня это было важно! Ты можешь это понять? Как отвратительно ты себя ведешь с тех пор, как я объявила о своем намерении выйти замуж… будто преступницей заделалась. Представляешь, как неловко мне было объяснять, что наша драгоценная старшенькая слишком занятая бизнес- вумен, чтобы выкроить один вечер и побыть с семьей?

Я лишь надеялась, что она при этом не сдерживала слезы. Плакать при сватьях и Романе — слишком много чести!

— Они же, вроде как, сами работают и прекрасно понимают, как это важно. Что тут объяснять?

— Да, конечно. Вот только все пришли, кроме занятой тебя. И пустой набор тарелок-вилок-ложек немым укором резал глаз весь вечер. Признай это: ты прячешься за своей работой, стараешься соответствовать окружающим. Говорить как они, вести себя как они. Будто мы хуже… Ты от стыда не пришла. Могла бы отпроситься у Гордеева, но решила, что мы того не стоим, что работа важнее. Что ты и твои желания важнее. Не уверена, что хочу с тобой такой общаться дальше, Уля. До свидания.

Она была права, бесспорно права. Но я не понимала этого. Не осознавала, что без своеобразного участия мамы и сестры я бы никогда не сумела отрастить крылья. Одобрение или нет, но в нашей семье, в отличие от тех же Гордеевых, никто не смел друг другу указывать. Возможно, никто, кроме меня.

В нашем общежитии было некое негласное правило, которому следовали неукоснительно: каждому, кто делал оттуда ноги, устраивали тропу позора. Соседи будто чуяли, когда и кто уедет, они выходили из своих комнат, становились у дверей и, глядя с лютой ненавистью на счастливчика и заставляли его почувствовать себя последним человеком из живущих. Я навсегда запомнила, как «провожали» мать. Я тогда этого не понимала, но одно лишь то, что стояла и смотрела тоже сделало меня участником тропы позора наряду с остальными. А ведь ее уход, пожалуй, был и без того худшим из всех.

Мою мать считали в общежитии кем-то вроде проститутки. Слишком красивая для такого места, слишком притягательная для мужчин, слишком часто меняющая кавалеров в поисках лучшей жизни. Она не просто взяла и вышла замуж — сначала постоянно с кем-то встречалась. А поздние возвращения в таком месте как на ладони. Скрип половиц пусть и привычен, но значит слишком многое, чтобы не подглядеть в замочную скважину. Мама не раз и не два кралась по коридору, боясь очередного витка обсуждений, и именно поэтому получала их в избытке. Она всегда слишком зависела от мнения людей, которых не стоило слушать.

Затем из нашей семьи ее судьбу повторила Лона. До того дня, когда она вышла из комнаты с сумкой в руках, все прощали мою сестру за покладистый нрав, но стоило расправить крылья и сделать первый взмах, как мираж доброго отношения испарился. Я слышала смешки и неразборчивый гул голосов соседей, но не вышла из комнаты на шум. Памятуя о том, как это было с мамой, поняла, что не хочу усугублять и без того премерзкий момент. Я не хотела чувствовать связь с этими людьми, но все же невольно вздрогнула, когда услышала громкое: «вот проститутка. Яблочко от яблоньки». Черт возьми, да я сама иногда думала похожим образом. Выражения другие, но смысл… Я осуждала отношения Поны и ее решение уйти к любимому, я была ничуть не лучше гадких соседей.

Однако, вы не поверите, после того вечера с Гордеевым и Новийским, я чуть не повторила судьбу остальных женщин семьи Сафроновых. Чудом отделалась легким испугом!

То было воскресное утро, когда я, вдоволь нагревшись под одеялом не без скромной помощи отремонтированного обогревателя, вылезла на отсыревшую кухню. Хотела пожарить себе омлет на завтрак, но увидела там окутанную клубами сигаретного дыма Маню.