Оксана Сергеева - Мажарин [калибрятина]

джинсовую куртку и встряхнул. И еще сильнее бы тряхнул,

только бы выбить из нее что-нибудь. Не то, что она говорила. Другое. Правду какую-то.

Потому что всё, что она делала сейчас, казалось ему ложью.

У нее слишком умный взгляд для дуры и многовато в ней аккуратности для безалаберной

шлюхи.

— Скажи что-нибудь!

Марина зажмурилась:

— Я сказала.

— Другое!

— Я не умею.

Она бы ушла, не коснись он ее. Но схватил, к стене припечатал, снова запах духов и кожи ее

почувствовал, и мысли сбились в кучу.

— До утра останешься, — рыкнул он. — А утром уйдешь!

— Я лучше сейчас уйду… — сморщилась, как от боли.

— Утром уйдешь!

***

Как Мажарин и хотел, Марина ушла утром и приходить больше не собиралась. Это разумное

решение, правильное. Не обижалась на его слова и

претензии, но все равно оглушило чувством, словно потеряла что-то важное и значительное.

Почему-то очень хотелось плакать, и больно было

внутри, хотя думала, что уже никакая боль ее тронуть не сможет.

Боль должна чем-то питаться — грызть, выжирать, уничтожать. А в ней ничего уже не

осталось…

Приняв душ, обтерлась полотенцем, отжала мокрые волосы и осмотрела себя в большое

зеркало. Всё тело в отметинах. Грудь, живот и на шее с

одной стороны тоже яркое пятно.

Он специально это сделал. Просила же без следов, но он постарался, чтобы следы на ее коже

остались.

Мажарин, ты зверь… Совсем дурной…

Высушив волосы, перекинула их на одно плечо и заплела в слабую косу, прикрыв ею засос

на шее. Спать Марина не собиралась, хотя всю ночь не

спала. Есть тоже не хотелось, но что-нибудь впихнуть в себя просто жизненно необходимо,

иначе она свалится. Аппетит у нее давно пропал. Всё,

что могла затолкать в себя за день, это пара бутербродов.

Завернувшись в махровый халат и накинув капюшон на голову, спустилась на

кухню. Налив себе крепкого чая, уселась на диване перед

телевизором.

— Скажи-ка мне, сестричка, куда триста тысяч дела? — спросил подошедший к ней Егор.

— Которые вчера сняла? — переспросила Марина, не удивляясь. Она давно в курсе, что Егор

контролирует ее расходы. Что, куда и когда она

потратила.

— Прогуляла. Шмоток купила. А что тебя это так заботит?

— Как что? Ты ж кровиночка моя, роднулечка! — Уселся рядом и похлопал ее по колену. —

Переживаю, вдруг что случилось. Люблю ж тебя. По-

своему.

— Угу, я тебя тоже.

Чтоб ты сдох. И долго мучился.

— Погуляла, шмоток купила, — повторил он и уставился на Стэльмах пристально. —

Молодец. Хорошо. А чего в трауре тогда?

— Ничего. — Упрямо смотрела в экран телевизора, не видя картинки.

— По Вене соскучилась? — с ехидцей усмехнулся.

Марина внутри вся вздрогнула. Память тут же непрошено подкинула воспоминания о его

издевательствах. Эти мысли толкнули руку к сигарете.

Захотелось в очередной раз затуманить голову никотином и ни о чем не думать, ничего не

вспоминать. Но карман халата был пуст…

Откинув капюшон, она впервые за время разговора взглянула на Егора красными,

воспаленными, уже высохшими от слез глазами.

— Если твой Веня еще раз подойдет ко мне и хоть пальцем меня тронет, я вскроюсь. Я тебе

клянусь, я так и сделаю.

— Ты глупости не говори…

Что-то мелькнуло в лице брата, похожее на страх, и Стэльмах обрадовалась:

— Страшно, да? Может, мне себе рожу вот так располосовать? А? — Провела указательным

пальцем себе от виска до подбородка. — Вы тогда

сразу от меня отстанете. Такая я уж точно не буду никому нужна.

— Ты успокойся, не бесись, — с опаской сказал брат.

— Боишься, что я что-нибудь с собой сделаю? — улыбнулась, как оскалилась. Даже какое-то

удовольствие получила от Егоркиного недолгого

смятения.

— Давай успокойся. А то правда с катушек слетишь. Отдохни, погуляй. Что я не понимаю,

что ли? Молодая же, развлекухи хочется… Давай,

оторвись, отдохни. Денег тебе еще кинуть на карточку? — спросил с тошнотворной

заботливостью.

— Угу, — кивнула Марина, — и побольше.

— Всё будет, только не бесись и будь умницей. Ну, звони иногда, что всё нормально. И

отдыхай. — Снова похлопал ее по колену.

— Спасибо, дорогой братик.

Чтоб ты три раза сдох. И Веню своего гребаного с собой забирай.

— Вот и хорошо. — Схватил ее чашку с журнального столика, сделал глоток чая и вернул на

место. — Всё, я ушел, не скучай, — зачем-то сказал он

и вышел из гостиной.

Марина проводила брата полным ненависти взглядом.

— Господи, что ж мне с собой сделать, чтобы вы от меня отъ*бались… —

прошептала она и завыла. Не заплакала, а взвыла протяжным

безысходным стоном, прижав ладони к лицу.

Почувствовав в них влажное тепло, замолчала и посмотрела на руки. Кровь. Опять.

Всю высосали, суки. Всю! Скоро ничего не останется!

Выругавшись, пошла в ванную. Умыв руки и лицо холодной водой, еще некоторое время она

стояла, слушая шум стекающей в раковину воды. Из

минутного транса ее вывел телефонный звонок.

Вытерев мокрую ладонь о халат, Марина вытащила сотовый из кармана и сразу ответила:

— Да, я слушаю.

— Мариночка, всё готово. Когда вы сможете подъехать?

— Сегодня, — быстро сказала она, — давайте встретимся через полтора часа. Где и всегда.

— Хорошо.

Немного воодушевившись, привела себя в порядок и переоделась. Оглядев себя в зеркало,

вполне удовлетворилась увиденным. Косметика помогла

скрыть следы болезненной усталости.

Из нижнего ящика комода она достала деньги, снятые накануне с карточки. Отсчитала от них

сумму, которую нужно отдать ювелиру за копии

драгоценностей, и спрятала их отдельно, во внутренний карман. Остальное завернула в

непрозрачный полиэтиленовый пакет и тоже сунула в сумку.

До кафе добралась без пробок и намного раньше оговоренного времени. Это не беда. Лучше

здесь подождать, чем нервничать в дороге. Выбрав

самый дальний столик, она села и заказала кофе.

Ювелирный мастер подошел через двадцать минут.

— О, Мариночка, вы уже здесь? Давно ждете?

— Нет, я только подошла, — улыбнулась она мужчине с густой седой шевелюрой.

Он уселся за столик, пограбил пятерней растрепанные волосы и открыл кожаный портфель.

— Вот, пожалуйста. — Вытащил серьги и положил их на стол.

Марина отдала конверт с деньгами и взяла свои серьги. Присмотрелась.

— Боже, как настоящие, — восхищенно проговорила она. — Я точно не отличу. Если свои

сейчас сниму, то точно спутаю.

— На глаз отличить невозможно, — приятно улыбнулся мастер.

— Здорово, — всё улыбалась Маринка, глядя, как сверкают на ладони стекляшки. —

Спасибо большое.

— Обращайтесь. — Поднялся, готовый уходить.