Наталья Ручей - Песочный принц в каменном городе [СИ]

Теперь меня подталкивали уже двое.

Одногруппники зашли в офис, Артем остался курить. Пошлет — уйду, подумала я и решительно направилась в его сторону.

Подошла. Остановилась. Минуту молчала или больше — не помню.

— Привет, — сказала, стараясь казаться беспечной.

— Привет, — отозвался Артем.

И он не казался беспечным. Он был им.

Я бы могла рассказать ему, как одиноко, грустно, холодно без него. Но тишина пугала.

Я бы могла рассказать, что не было ночи, чтобы я не мечтала оказаться с ним рядом. Но тишина угнетала.

Я бы могла рассказать, что веду с ним беседы, когда хочется посоветоваться, и это похоже на бред. Но тишина запечатала губы.

Я, дрожа, смотрела на него и ждала, когда вздернет бровь, насупится, спросит, что я здесь делаю, рассмеется… Уйдет… Когда я останусь совершенно одна и смогу завыть так громко, как давно того хочется…

Но он поступил иначе.

— Теперь я точно знаю, что ты думаешь только о себе, — сказал на выдохе, с надломом, сгреб меня в охапку и уткнулся лицом в волосы.

От него пахло сигаретным дымом и одеколоном с древесными нотками. От него веяло теплом и уверенностью в завтрашнем дне, от него исходила доброта.

Говорить не хотелось, думать — тоже. Рядом. Вдвоем. Наверное, это тоже было счастье. Недолгое.

Я посмотрела на остановку, но девчонок там уже не было.

— Почему ты не звонила? — прошептал мой мальчик. — Почему не оставила телефон? Почему ты ушла?

— Я думала, ты встречаешься с Наташкой.

— Встречаюсь. Моя Наташка — ты. Слышишь?

Я покорно кивнула.

Мы медленно шли по городу, я то и дело заглядывала ему в глаза и счастливо улыбалась. Ради этого стоило пережить пять минут позора при встрече с мамой Артема и даже ей улыбнуться.

Но в сравнении с ней я — никудышная актриса. Мама Артема изобразила бурный восторг, суету, вихрь заботы, как бабочка упорхнула на кухню.

— Располагайся, — шепнул Артем и впервые не сбежал в ванную.

Сидел рядом со мной, держал за руку, не отпустил руку даже тогда, когда подали чай.

— Ты ведь не лева, сынок, — смеясь, сказала мама Артема, — сядь нормально.

Так как Артем не спешил воспользоваться советом, она добавила:

— И Наташе так будет гораздо удобней. Кружка-то с чаем большая, щедрая.

Артем отпустил мою руку, а я вспомнила слова его матери: «продажная», «за чашку чая», и отставив в сторону огромную кружку с надтреснутым боком, сказала:

— Я хочу кофе.

Пока его мать пыталась убить меня взглядом, Артем подскочил.

— Я сам сделаю.

— Я хочу варенье, — добавила я, не сводя глаз с его матери. — И батон.

Сейчас я думаю, что если бы попыталась понять и принять его мать, у нас с Артемом все могло сложиться иначе, а тогда радовалась злости в ее глазах и не смотря на то, что терпеть не могу варенье и белый хлеб — ела.

Жадно, как и положено человеку с помойки, которым она меня считала.

Представляю, каково ей было стелить для меня постель, знать, что я сплю с ее сыном. Я, продажная девка за чашку чая…

Когда мы остались с Артемом вдвоем, он закурил сигарету. Передал мне. Дым на двоих туманил сознание. Я таяла от его взгляда, плыла по реке нежности, тонула в омуте карих глаз, и отказывалась сопротивляться.

Я не хотела, чтобы что-либо изменилось, чтобы что-то разрушило это хрупкое наслаждение, и вдруг…

— Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Не знаю, что при этом чувствуют другие (слышала — радость, восторг), я — отчаяние. Все мои планы, мечты о карьере рушились с бешеной скоростью.

Я увидела себя мамой троих детей, расплывшегося от пива и переедания Артема, его ворчливую мать, отца — которого я, кстати, еще не видела и не представляла, где он, как выглядит, наши вечера на самой обычной дешевой кухне…

И это моя жизнь?

Я пыталась сосредоточиться на кофе и не смотреть в сторону моего мальчика, я пыталась не позволить улетучиться ощущению счастья, мелькнувшего секунду назад.

Я пыталась не смотреть в глаза Артема, когда он присел передо мной, обнял за колени и повторил:

— Хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Я ужаснулась мысли о бытовухе, словно она уже стояла рядом и постукивала меня тонкими пальцами по спине. Я кожей услышала ее азбуку Морзе.

Артем начнет изменять, я — бегать по квартирам любовниц, потом развод — и я с детьми возвращаюсь в Луганск. Алиментов катастрофически не хватает, дети ходят в обычную школу, на их ногах такие же чахлые ботинки, как у меня, и никаких перспектив в будущем

Им придется идти работать в шахту, я прокляну Одессу и Артема, а он с очередной девицей легко забудет о нашем существовании.

Годам к сорока меня не узнать, прежними останутся только злость, глаза и безысходность.

Вспомнились слова подруг о том, что Артем не подходит для одесситок, что ничего в нем особенного нет. Обычный. Бесперспективный. И рядом со мной? Насовсем?

А принц?

Моим ответом был смех.

Артем поднялся, закурил, долго смотрел в окно, обернулся… Могу поклясться, что в тот момент у него были самые грустные глаза в мире. И самые безысходно-нежные. Беззащитные, как у ребенка.

Мой мальчик…

— Тогда просто переезжай. Слышишь? Я хочу видеть тебя каждый день, хочу прикасаться к тебе, ждать… Я люблю тебя. Никогда никого не любил так сильно.

Как ему объяснить? Как признаться? Поймет ли?

Замуж — это слишком серьезно, я не готова, но и просто переехать к нему не могу. Завтраки, обеды, ужины — все то же самое, только на птичьих правах, и в доме постоянно будут тесниться его родители.

И вообще, признание в любви прозвучало как-то обыденно. На колени не становился, ни тебе подарка, ни кольца, ни цветов. Все за чашку чая. Как и говорила его мать.

— Я заплатила за месяц вперед.

— Что?

— Я заплатила за квартиру за месяц вперед. Я не могу переехать.

Он улыбнулся, отошел к окну, снова закурил.

— Да, это серьезно.

И больше ни слова.

Ночь была необыкновенно нежной. Быть может, так у всех, кто прощается. Кто знает, что каждый шаг — это приближение к финишу, где победителя встречают не толпы фанатов, а пустота.

Мы продолжали встречаться, радоваться друг другу, но к той теме больше не возвращались. Незаметно для себя, о любви теперь говорила только я. Артем улыбался, кивал, повторял словно эхо — не более.

Дни пролетали незаметно, к девяти — десяти вечера я возвращалась с работы, бросала дома сумку, слышала наставления бабки и убегала к моему мальчику.

Кошмары начинались по возвращении — моей радости, счастливых глаз, переполнявших эмоций, не переносили на дух и настраивали против Артема, отчитывали, презирали. Бабуля была более чем старых взглядов, и яд ее слов действовал долго и наверняка.

Идя на встречу с Артемом, я уже знала, что выслушаю от старого полудышащего монстра по возвращении. И начала ненавидеть встречи с Артемом, ненавидеть его за то, что уходит в тепло и к матери, а для меня начинается беспробудный сон унижения, ненавидеть, что ни разу он не спросил, как мне живется.