Ульяна Соболева - Я тебя не знаю

Его имя с таким банальным "пожалуйста…" бессвязно, пошло, с гортанными криками. Все выше срывающимся голосом и задыхаясь… на тех нотах, которые дрожат, приближая к бешеному взрыву.

И закричать, срывая голос, сотрясаясь в болезненных спазмах наслаждения, сжимаясь вокруг его пальцев, пульсируя под его губами, которыми ловит мои крики. Извиваюсь, хватая воздух широко открытым ртом. Больно… От наслаждения зверски больно.

Так четко и безошибочно улавливает ритм моего сумасшествия, вытащил пальцы, подхватил мою ногу под колено и одним ударом наполнил собой, прижимаясь лбом к моему лбу. Наконец-то ворвался членом, и все тело выгнулось, принимая его так глубоко, что, кажется, разорвусь на части… и он рвет. Не жалея ни на секунду, кусая соски через материю, а я подставляю их под его губы, стону, как животное, закатывая глаза, срываясь на грязные просьбы, на пошлые слова, которым никогда раньше не было места между нами даже в сексе.

Кирилл двигается еще сильнее, стонет в унисон мне, и от его стонов меня лихорадит ознобом. Обжигает до мяса его дыханием. Я чувствую, как он твердеет внутри. Каменный, тяжелый, безжалостный. Ведет нас обоих еще выше.

Резко, хаотично. Смотрю на него, заливаясь слезами от эмоций нестерпимо-острых… но уже не могу требовать отпустить… вырываться – да, царапаться, кричать и рыдать… но уже не попросить отпустить… И еще один оргазм… огненный, как смерч, выжигает все внутри. Сильно сжимаю его член мышцами лона, больно сжимаю…Знаю, он ощущает каждую мою судорогу, потому что рычит со мной вместе, а я опять кричу его имя, а может быть, шепчу.

И изогнуться в последней судороге под разрывающими толчками. Трепыхаться в его руках мелкими судорогами, изнывая от удовольствия. Я хочу свой приз… хочу видеть, как он кончает. Хочу видеть его лицо в этот момент. И когда громко стонет, запрокидывая голову, ускоряя темп, впиваясь в мой рот влажным губами, сотрясаясь всем телом, короткими ударами внутри… пока не остановился, тяжело дыша, прислонившись лбом к стеллажу, все еще удерживая мою ногу под коленом…

Отстранился, вглядываясь мне в глаза… а меня вдруг накрыло той же горечью еще сильнее. Словно проиграла. Словно только что опустилась на колени и признала свое поражение. Уперлась руками ему в грудь, которая все еще бешено вздымается после секса.

– Это ничего не значит, – пытаясь вырвать себе остатки гордости. Дать ему возможность сделать шаг назад и себя не унизить.

– Верно, Снежинка, – и не думает отпускать, впивается сильнее в мои бедра, все еще удерживая себя во мне, – секс ничего не значит… Значит только то, что ты во время него чувствовала, – скользнул губами по моим губам, – и я сейчас не об оргазме.

– Ничего я не почувствовала. Я уже давно ничего не чувствую. Не льсти себе.

Прищурившись, смотрит мне в глаза, опираясь двумя руками у моей головы в стеллаж, изучая, словно считывая каждую эмоцию. А мне хочется спрятать от него любую из них. Чтоб ничего не понял, не ощутил, как меня трясет до сих пор, и сердце в горле колотится. Как до отчаяния хочется к себе притянуть и снова в губы его впиться, ощутить во рту запах дыхания и руки на своем теле. Снова. Чтоб запомнить и понять, что не привиделось, не приснилось.

– А это та игра, Снежинка, где остро чувствуешь противника, – наклонился к моим опухшим от его поцелуев губам, щелкая змейкой ширинки и продолжая сверлить тяжелым и напряженным взглядом, – так вот, я чувствовал то, что чувствуешь ты.

– Ты же ничего не помнишь. Откуда ты знаешь о своих чувствах? Откуда ты знаешь, КАК чувствуют? Может, ты вообще никогда чувствовать не умел?

И вижу, как он стиснул челюсти так, что желваки заиграли, натягивая кожу, и мне это доставило удовольствие. Поддеть его. Оттолкнуть именно сейчас, когда, казалось, он приблизился настолько, что почти сломал мое сопротивление. Он думал, что сломал. Но черта с два. Я так легко не сдамся. Это у него все с чистого листа, а мой грязный настолько, что негде и черточку поставить. И только я буду решать, выбросить этот лист или смотреть на него и вспоминать, где и как был сделан каждый грязный развод на нем. Забыть – означало дать шанс этому снова. Дать шанс причинить себе боль.

– Скорее всего, имеется опыт, – с легкой усмешкой, и я поняла, что мне дали сдачи. Притом хорошо так. Намеренно или ненамеренно, но по самому больному месту. Так что перед глазами черные точки пошли, вперемешку с теми смсками, что читала в его телефоне… Смсками от нее… Силуэтами блондинистые локоны, выпяченные губы, голубые глаза с длинными ресницами, грудь в кружевном лифчике.

– Который не пропьешь…, – с силой оттолкнула его от себя, поправляя подол платья и оглядываясь в поисках туалета, – я даже думаю, что весьма обширный и разнообразный.

Увидела узкую дверь у лестницы на склад и сразу туда направилась. Захлопнула за её собой и ударила ладонями о край раковины, кусая губы, глядя на свое отражение. Ну вот он и сделал тебе больно, и сделает еще не раз. Это был пробный удар. Наугад. А как поймет, куда бить… станет, как и в прошлом, именно по больному.

– Так, может, расскажешь мне о моем опыте? – стоит за дверью, а я даже выражение его лица знаю. Злится, что поговорить не может. Хочет вытрясти из меня все.

Продолжая смотреть себе же в глаза и вспоминая, как чемоданы ему ставила в прихожей, а он руки в карманы сунул и наблюдал, как я их вытаскиваю после его сакраментального «не понял». А ведь все прекрасно он понял. Сразу же.

– Я свечку не держала.

Вышла из туалета, завязывая волосы в хвост на затылке, а он меня с ног до головы осматривает, и я понимаю, что меня все еще ведет от взгляда его вот этого темного исподлобья, от рук сильных, от этой небритости неухоженной. У самой щеки покалывает и подбородок. Раздражение точно будет после этих поцелуев бешеных, уже сейчас кожу печет. Когда в последний раз было такое… Кажется, в самом начале наших отношений. Потом он брился всегда, так чтоб ни одной «колючки».

– Знаешь, что, Евгения, мне надоело угадывать и строить предположения. Может, ты мне все же возьмешь да расскажешь, что между нами происходило последнее время.

А я все еще на щетину его смотрю и вспоминаю, как читала где-то монолог одного разведенного мужчины. Он говорил, что точно не знает, когда именно разлюбил свою жену, но хорошо помнил один случай, как вернулся очень поздно домой с работы и не пошел в ванну бриться, как делал это обычно, потому что она любила его гладкие скулы. Это был первый раз, когда он на нее «забил». Потом будут и другие, хуже, наглее, омерзительней, но вот этот он запомнил лучше всего.

И я вдруг подумала, что примерно так же происходило и у нас, и началось все с каких-то мелочей. Возможно, я их сейчас и не вспомню, но они точно были.