Ульяна Соболева - Я тебя не знаю

– Значит, все настолько изменилось, что я передумал.

Сказал он и сунул руку в карман.

– Думаю, в этой связке есть ключи от офиса. Если их тут нет, то я готов признать, что в прошлом я был неадекватным психопатом, и по мне плакала психушка. Может, поэтому ты вытолкала меня из дома, а Снежинка?

Вопросительно вздернул бровь и сделал страшный взгляд исподлобья. Я усмехнулась уголком губ. Узнаю его привычку – разрядить обстановку. Он всегда умел это делать. Иногда раздражал до безумия, потому что становилось невозможно на него злиться, и оттого я злилась еще больше… но уже не на него, а на себя за то, что вместо ярости испытываю желание расхохотаться и, обняв его за шею, прижаться губами к его губам. Как же это было естественно всего год назад и как необратимо невозможно сейчас.

– Ну попробуй. Тут мы враньем не отделаемся. В магазине точно стоит сигнализация. И если ты и его продал, Авдеев, то можно нарваться на большие неприятности за попытку взлома.

– Ну и хрен с ним. У меня справка есть, что я по башке получил. Отмажемся. Давай, Снежинка, глянь на эти ключи. Какой из них, как думаешь? Угадаешь, я тебе что-то дам.

– А если не угадаю?

Обернулся ко мне и выдохнул мне прямо в лицо.

– То ты дашь мне, – пауза, от которой пересохло в горле и стало трудно вздохнуть, пошло-наглая пауза с намеком, – то… что я захочу.

И его взгляд… В нем так явственно читалось – чего именно он хочет. Я опустила глаза на связку ключей. Скорее, чтобы просто не сорваться, чтобы не выдать себя зардевшимися щеками и участившимся дыханием. Боже! Какой же бред. Насмешка какая-то. До сумасшествия хотеть собственного мужа и в тоже время держать эту проклятую дистанцию, и воевать. Бесконечно воевать сама с собой, чтобы не уступить. Не ему, а себе. Чтобы не возненавидеть себя еще больше, чем ненавидела весь этот год, пока пыталась его забыть и рыдала по ночам в подушку, сминая пальцами очередную нашу фотографию… или прижимала ее к щекам, целовала там его лицо и спрашивала сквозь слезы: «Почему? За что? Почему ты так со мной, Кир… Почему ты меня предал? Почему ты вытер об меня ноги? Как? Как ты мог так со мной?… Вернииись… пожалуйста… Вернись, чтобы я могла в глаза тебе еще раз посмотреть и окончательно понять, что все в прошлом».

– Вот этот, – протянула ключ Кириллу.

– Почему этот?

– Потому что их три, и они все одинаковые. И магазинов у тебя три. Я уверена, что ты сделал их одинаковыми. Ты любил чтоб все было под контролем и не терялось.

– Ну давай проверим, насколько ты хорошо меня знала, Авдеева.

Фамилию произнес с нажимом так отчетливо, что она у меня в ушах зазвенела, а внутри всколыхнулась волна какого-то старого ностальгического триумфа.

«– Через три дня ты станешь Авдеевой Евгенией Павловной.

– Еще чего. Моя мама говорит, что смена фамилии – это пережитки прошлого и давно вышло из моды, а женщина имеет право оставить свою девичью.

– С того самого момента, как ты поставишь подпись в ЗАГСЕ, я буду иметь на тебя все права, в том числе и помечать тебя как хочу, где хочу и когда хочу. И да… я старомоден. Ты будешь либо Авдеевой, либо никем. Ясно?

– Ясно-ясно… ты чего злишься? Я пошутила. Я ужасно хочу быть Авдеевой.

– Честно?

– Честно-пречестно. Поцелуй меня, старомодный деспот

– Прямо здесь?

– Прямо здесь и немедленно»…

– Черт, а ты выиграла. Ключ подошел.

Встряхнула головой, выныривая из воспоминаний и глядя затуманенным взглядом на мигающую кнопку сигнализации.

– Код! Надо ввести код.

– Когда мы поженились?

– Глупости. Ты ни разу не помнил правильно дату нашей годовщины.

– Говори, Снежинка, время идет. Сейчас менты приедут, и будет тебе «помнил-не помнил».

– Они и так приедут. Потому что это не подойдет. Романтиком ты никогда не был.

– НУ!

– Двадцать седьмое сентября.

Сигнализация перестала пищать, и я резко выдохнула, глядя в глаза Кириллу. Он ничего не сказал, только еще сильнее прищурился, пропуская меня войти внутрь. А мне все труднее и труднее дышать становится. Как? Он ведь ни разу сам… ни разу не поздравил первый, ни разу не намекнул, что помнит. Мы последние годы и не отмечали уже. Я ему какой-то презент символически – он мне вечером цветы и все… и обычный день. Я на работе, он в магазине или по разъездам. Вечером за стол сядем: пару салатов, вино и спать. Ему рано вставать, мне ночью проекты править. Я думала, это уже давно не имеет для него никакого значения. Какой это уже праздник?! Так. Еще одна дата в календаре. Ничего особенного. Это ведь через год – два после свадьбы еще считаешь месяцами, а потом начинаешь десятилетиями, а через какое-то время уже и вовсе перестаешь. Рядом человек и все. И какая разница, сколько. Последний раз мы отмечали наши десять лет в ресторане. А перед двадцатой годовщиной, после его отсутствия ночью еще раз, сильно поссорились. Кирилл вообще уехал тогда на несколько дней. Не позвонил даже. На двадцать первую мы уже не были вместе. Значит, помнил… тогда почему? Тяжесть в груди появилась какая-то невыносимая, словно я через запотевшее снаружи стекло что-то рассмотреть пытаюсь и не могу.

В спину ему смотрю, а внутри все тяжелее и тяжелее. А он по сторонам оглядывается, на товар смотрит. Пальцем по полкам провел, пыль между ними растер, а я на них смотрю, и все тело млеет, так хочется, чтоб прикоснулся. Стер эту разлуку проклятую, стер все, что было сделано и сказано.

– Давно никого не было. Даже не открывали. Вряд ли я здесь свои вещи оставил.

Повернулся ко мне.

– О чем думаешь?

– О том, что совершенно тебя не знаю, – тихо сказала я, и такая горечь разлилась по всему телу. Едкая, противная до слез. Не хранил он здесь вещи свои. Конечно, не хранил. Ведь ему было куда их отвезти… а я. Я еще где-то в глубине души надеялась. Значит, Славик правду говорил – Кирилл-таки жил у своей любовницы. Захотелось немедленно сбежать. Уйти из этого замкнутого пространства, где он так близко. Так невыносимо близко, что мне до боли хочется, чтобы был еще ближе.

– Так что тебе мешает узнать меня?

Сделал шаг ко мне, а я назад попятилась.

– Не хочу… не хочу узнавать. Если за двадцать лет не получилось, то сейчас уже слишком поздно, Кирилл. Пошли отсюда. Нет здесь ничего. В другом месте твои вещи.

– В каком?

Еще шаг ко мне сделал, а я еще один к двери.

– В таком.

Резко дернул меня за затылок к себе. Настолько неожиданно, что я вынужденно за его плечи схватилась. И глаза яростью наливаются. Уже настоящей. Глубокой. А у меня от этого цвета насыщенно-голубого дух захватило, как и от близости его, как и от сильных пальцев, сжимающих мой затылок. Власть. Вот чего я так в нем боялась. Его власти надо мной. Оказывается, она намного сильнее, чем я могла предположить. Намного глубже и реальней, чем раньше. Или это он изменился…