Ульяна Соболева - Я тебя не знаю

Я бегло просмотрел входящие и открыл самый последний мейл. Имени отправителя там не было, только никнейм (еще одно умное слово старшей дочери) Nominatus. С мейла с таким же названием от известного российского почтового клиента. Несколько раз пробежался по сообщению. И пока читал, волосы начали шевелиться на затылке и на голове. Мне казалось, что я не понимаю ни слова. Я перечитывал и перечитывал, сжимая руки в кулаки и обливаясь холодным потом, пока не дернул ворот рубашки и не вскочил, чтобы распахнуть настежь все окна. И закурив прямо в офисе, вернулся за стол, чтобы перечитать еще раз:

«Встреча завтра в обговоренном месте. Приезжай один и деньги возьми. Ты, кажется, уже собрал нужную сумму. На этот раз достаточно. Если не приедешь, очень сильно об этом пожалеешь. Ты ведь не хочешь, чтоб они начали умирать? Все те, кого ты так любишь? Например, твоя средняя дочь… Хотя у тебя ведь есть выбор – ты всегда можешь пойти в полицию и сознаться в том, что сделал двадцать два года назад вместе с твоим другом».

Ко мне вернулось счастье. Оно было настолько уничтожающе ослепительным, что я не могла даже в чем-то сомневаться – меня затмило. Полностью. До абсолютной потери контроля над эмоциями. Наверное, это то самое ощущение, когда приходишь в себя после тяжелой болезни. Страшной, казавшейся совершенно неизлечимой. Вдруг открываешь глаза в одно прекрасное утро и понимаешь, что полностью здорова, что снова умеешь дышать, чувствуешь ноги и руки, ощущаешь свое тело, видишь яркие краски и слышишь звуки. Тебе кажется, что кризис позади и тебе больше ничего не угрожает. Ты просто наслаждаешься своим состоянием с каким-то разрывающим облегчением и взахлеб. Ведь все это время ты считала, что почти мертва, и у тебя уже нет никаких шансов, ты даже слышала, как вколачиваются гвозди в твой гроб месяц за месяцем. Двенадцать ржавых гвоздей, распявших меня на алтаре собственной гордости и отчаянной тоски по НЕМУ. Я себя чувствовала именно так – воскресшей. Я ожила. У меня настала весна. Самая настоящая с ярким ослепительным солнцем, нежными цветущими деревьями и обнажившимися до предела эмоциями. Ведь человек после болезни уже не думает, что она вернется. Ему хорошо. Он верит, что дальше будет еще лучше, и я верила. Даже не так – я не просто верила, я ощущала этот подъем всеми частичками души. Все вернулось на свои места. Все стало так, как должно было быть, выровнялось и даже взмыло вверх с самого дна. Мой муж со мной, мои дети улыбаются, и мое сердце не сжимается клещами от мысли о том, что завтра мне станет еще хуже, чем сегодня. Я просто ему поверила. Отпустила прошлое, как он просил. Дала нам шанс. Оказывается, это было не так уж и сложно, и теперь я даже понимала, что я боялась этого, боялась себе позволить быть счастливой, чтобы потом не умирать еще раз. Я яростно выдергивала каждый гвоздь и швыряла на пол, сталкивала крышку этого черного склепа, чтобы выбраться наружу и закричать от того, как ярко слепит солнце глаза. Мне хотелось и в то же время становилось страшно, я еще помнила, как он умеет делать больно. Помнила, как неожиданно он это делает и как становится чужим в две секунды. Настолько чужим, что ты вообще сомневаешься, что когда-то считала, что знаешь этого человека.

Но, наверное, все же не зря говорят, что разбитую чашу не сделать снова новой, что трещины рано или поздно дадут о себе знать, она начнет подтекать, а то и вовсе расклеится. Что рано или поздно я пройдусь по тем самым выдранным гвоздям голыми ступнями, и неизвестно что больнее – лежать тихо в склепе или идти, стиснув челюсти по собственным ошибкам навстречу новым. Добровольно идти, как на закланье. Мы лжем себе, что все возможно, что стоит попытаться, но это иллюзия. Это попытка выйти из диссонанса. Это вот те гвозди, и мы непременно наступим на них. Иначе не бывает. Но я еще не почувствовала трещины, я только что взлетела. Я взмыла так высоко, что, мне казалось, это уже не про нас. Я просто пережила наш общий кошмар, и где-то свыше дали нам еще одну жизнь вместе. Люди склонны вмешивать мистику и провидение, и когда им хорошо, и когда им плохо. Я не хотела даже думать о том, что было. Я для себя приняла Кирилла таким, какой он есть сейчас. Ведь это так просто – списать все грехи на того другого, который канул в тот самый кошмар. Стереть его ластиком и забыть. Все. У меня началась новая жизнь. Я влюблена до беспамятства в своего же мужа, в его лучшую копию, в его идеальную копию, я бы сказала. Ко мне вернулся тот Кирилл, с которым я жила лет десять тому назад, даже пятнадцать. Не важно. Я снова была влюблена. Это сродни наркотическому кайфу, это бешеная эйфория и адреналин. Кто ощущал это чувство, тот меня поймет. Его новизну. Его самое начало, когда в животе беснуются бабочки, тело покрывается мурашками, дрожат колени, перехватывает дыхание, и возбуждение накрывает с головой лишь о мысли о его глазах или руках. От мысли, что дышит с тобой одним воздухом, спит в одной постели, и ты можешь называть его своим. От мысли, что тебя любят взаимно. В этом состоянии логика отключается, и розовые очки вновь с уверенностью взбираются на переносицу, чтобы делать из тебя влюбленную идиотку. Эти два дня я чувствовала себя именно так. Даже похороны Олега не смогли изменить моего настроения. Счастье – оно настолько эгоистичное, жадное и злое, ему наплевать на всех. Оно слепо к чужой боли, отчаянию и трагедиям. Даже хуже – оно не хочет об этом знать, оно не хочет об это пачкаться. Оно должно быть нетронуто ничем и никем. Оно не подпускает ни одну эмоцию, и именно поэтому, когда мы счастливы, мы словно пьяные – ничего не соображаем, ничего не видим и ничего не помним. Похмелье, кстати, примерно такое же мучительное, и угрызения совести с ненавистью к себе пропорциональны радостной эйфории.

Мне казалось, я стала младше лет на десять. Я скинула с себя какой-то груз, давящий меня к земле. И вдруг поняла, что вот она я настоящая. Вот именно такая. Улыбающаяся, радостная и счастливая. Все это время тут была не я. Какая-то тень или призрак меня самой. А Кирилл вернулся и выпустил счастье на волю. Я с энтузиазмом разрисовывала цветочками Лизкин альбом, пока говорила по телефону со свекровью, а потом крутила волосы на горячие бигуди и красилась впервые за этот год, купила себе новое платье и, переодевшись прямо в магазине, поехала в нем на работу, потому что знала – он приедет, чтобы меня забрать, и будет смотреть этим голодным взглядом, от которого начнет ныть низ живота и станет нечем дышать. Оказывается, ни черта мы не самостоятельные, ни черта мы не самодостаточны. Мы зависим от этих взглядов, от слов, от мужской любви. Это они делают нас уверенней в себе, красивее, кокетливей и моложе. Сколько лет бы тебе не было – его нежное «маленькая» на ушко, и ты уже слабое существо с дрожащими коленками и плывущим взглядом, цепляющееся за его сильные плечи. Существо, которое лишь от одного осознания, что оно настолько любимо и желанно, становится сильнее всего окружающего мира. Конечно, человек может быть сильным в одиночестве, но ни с чем не сравнится мощь, которую может дать тебе тот, кого ты любишь. Как, впрочем, и нет более жестокого палача, который может уничтожить тебя одним словом.