Леонид Немцев - Две Юлии

— Приготовление ресторанного завтрака и квалифицированный выгул собаки — на большее не рассчитывайте. В моей сумке десяток яиц, треугольник молока, баночка томатной пасты, настоящая ветчина и пакетик сухого орегано. Даже если вы еще не проснулись, то мне нужно только просунуться на кухню и прояснить вопрос со сковородкой, дно которой не было бы тонким. Это вам не блины. Когда вы услышите съедобный запах и он представит вам сносную перспективу выхода из постели, — добро пожаловать на кухню. Что касается собаки, то ею я займусь только после вас.

Вышло так, что я уже стоял в коридоре без обуви и вешал пуховик с основательно подмоченным рукавом на дальний крючок вешалки.

— Услужливый нахал, — бормотала Юлия. — Не жди, что мы будем при тебе валяться в постели. Тебе вон туда.

И она указала на кухню, где я уже мог держать осаду.

Я делал то, в чем достиг определенного мастерства: омлет со взбитыми на молоке белками, который был бы подан с только слегка прогретыми солнцами желтков, — а предварительно растопленную ветчину я использовал впервые (у меня еле хватило средств на три тонких полосы, исполосованных салом). В коридоре послышалось воздушное шептанье, потом тонкая ручка высунулась из-за поддельного кирпича угла и толкнула кухонную дверь.

Их не было долго, за расстраивающим изображение рельефным стеклом скользил калейдоскоп ленивых силуэтов, из ванной комнаты шли: свет, запах зубной пасты и шум воды. С задержанным изломом проходила плоть рук и ног, и потом почти у самого стекла кто-то из них медленно расчесывал волосы, а ниже принюхивалось серое облако заинтересованной собаки. Я плохо их слышал из-за шкворчания сала, из-за тонкой преграды к утренней жизни попеременно смеющихся граций, которые, наверное, считали, что я — чуткий участник их пробуждения, и бесчувственно касались меня расслабленными девичьими шутками.

Я переложил свое дразнящее изделие в тарелки: белковая основа омлета была слегка окрашена в оранжевый тон ложкой томата и пересыпана приправой. Юлия Вторая вошла с зевающей деловитостью и только кивнула мне, потянувшись за стаканом воды, а сделав глоток, тут же возродила бесхозное прозвище, которым меня давным-давно одаривали недобрые пионеры.

— Морковка, ты даже не спросил, сдался ли нам завтрак. Вот если бы ты учинил что-нибудь с настоящим кофе, я бы была благодарна. Мы тут совсем перестали что-нибудь есть, холодильник обслуживает одну только Джему.

У дверцы раковины стояли две бутылочки из-под белого вина, а на столике — пепельница с двумя видами окурков (простой кирпичный фильтр, а рядом — тонкий с салатовой бумагой и чужеродной надписью). Юлия Вторая тут же опустошила пепельницу в ведро под раковиной и сполоснула ее водой. Воду она решила не выключать, а только подрегулировала тепло и осталась ополаскивать посуду, гипнотизируя меня магическими и совершенно неуловимыми взглядами. Одна тарелка там все-таки была испачкана, ко дну эмалированного дуршлага припало перо большой полой макаронины, и остальное — два-три вытянутых бокала.

— Однажды я сильно порезалась таким. Смотри, мне накладывали швы. Угораздило же просовывать в него руку. Теперь я — урод, шрам у ногтя похож на разросшийся заусенец, а вот этот розовый крестик еще ничего, но надоел до ужаса.

В коридоре хлопнула дверь. Джема танцевала чечетку просыпанных семечек, и Юлия прошла туда-сюда с ведром.

— Нет, вы только на него посмотрите! — возмутилась Вторая. — У тебя был шанс сказать что-нибудь утешительное по поводу красоты моих рук и аккуратного маникюра, который мало кто сейчас делает, а ты — настоящий ротозей, который не умеет ничего, кроме омлета. Ты даже не открыл рта, чтобы со мной поздороваться. Где тебя только воспитывали? Ты же — ливийский слон, не поддающийся дрессировке. Люди твоего типа должны что-то понимать в куртуазности.

— Люди моего типа, — ответил я, — не стоят в очереди, чтобы покормить тебя пристойным завтраком. Чем участвовать в несправедливых дрязгах, я лучше пойду на улицу с Джемой.

— Джема уже довольна! — сказала входящая Первая Юлия, прекрасно покрасневшая, облаченная в красный свитер и сразу берущаяся за вилку розовыми тонкими пальцами. — Какой тут красивый стол!

— Сделай одолжение, — указала мне Вторая, — составь компанию нашей хозяйке. Я предпочту ждать кофе.

— Ты напрасно ждешь, — улыбнулась хозяйка, губами собирая с вилки нежный омлет, — кофе не стоит этой вкуснятины. Марк, тебя-то нам и не хватало!

Я обмяк на табуретке, непозволительно разморенный ранним пробуждением, теплом кухни и больше всего нашим совершенным союзом. Между ними плескался солнечный поток, перетекала спасительная энергия, и находиться в средостении этих линий уже было счастьем. При этом обе они смотрели на меня с улыбками, будто понимая мое положение и дальше, дальше соглашаясь его дарить.

— Я заказала кофе, — спокойно произнесла Вторая, — с ирландским ликером: в нем есть немного виски и сливки. Стюарт принесет мне мою чашку, как только обслужит капитана, и это меня взбодрит.

Юлия Первая без всякого удивления продолжила эту вздорную выдумку.

— Вчера на палубе я попросила бинокль у той старушки, которая нам понравилась своей завидной грацией (капитан сказал, что она была балериной, но тайна ее возраста достойна швейцарского банка), так вот в бинокль удалось разглядеть берег. Мне понятно, почему мы держимся так далеко от него: нищие лачуги папуасов, и на некоторых из них вывешено что-то вроде белого флага.

— Ты думаешь, там идут военные действия? — обеспокоенно поинтересовалась Вторая.

— Скорее, эпидемия, — с искренним сожалением ответила Первая.

— Вы во что-то играете? — заинтересовался я. — Во что?

Обе они с озадаченной строгостью посмотрели на меня.

— Повеса, проводящий ночь за карточным столом, — назидательно произнесла Первая, — во всем начинает видеть какой-то нескончаемый преферанс.

— Ну-ну, — серьезно предупредил я, — мне предпочтительно во всем видеть не более чем шахматы. Преферанс для меня — это повод послушать истории молодого лорда и, кстати, отведать его лафит.

— Молодой лорд, — язвительно заметила Вторая, — был сегодня в приподнятом настроении. Я долго слушала его смех на верхней палубе. Судя по тому, насколько он не любит проигрывать, его лафит обходится вам довольно дорого.

— Черт меня побери, но он в самом деле того стоит. А слышали бы вы, какие вещи он рассказывает про индейцев. Их нравы — не чета нашим, это цивилизация поэтов, не меньше. Хотел бы я оказаться одним из них.

— Молодой лорд, — рассеянно заметила Первая, слегка наклонив голову, чтобы проследить из-под сборчатой занавески низкий полет альбатроса, — невероятно поэтичен. На вашем месте я бы меньше верила его заманчивым историям и свободнее наслаждалась смелостью его изобретательной фантазии.