Белла Торн - Дневник осени

– Просто оставьте меня в покое! – визжит она.

Некоторые отходят, но несколько девчонок вместе с ней уходят в раздевалку. Я внимательно наблюдаю это зрелище вплоть до момента, когда ко мне подходит Шон.

– Что с ней случилось? – спрашиваю я.

– Точно не знаю, – отвечает он. – А ты не обидишься, если мы сходим куда-нибудь в следующий раз?

– Нет, конечно, – говорю я, как будто я совершенно не ревную и полностью верю в его «она мне как сестра».

– Отлично. Дай-ка мне свой телефон.

Я протягиваю ему телефон, он забивает свой номер в контакты и возвращает его мне.

– Скинь мне эсэмэску, чтобы я мог тебе попозже перезвонить. До скорого!

И он потрусил в направлении Ринзи. Тренировка и так уже почти закончилась. Все ученики остаются сидеть на траве и общаться, но с меня хватит. Я иду домой, ужинаю с мамой и Эриком, а потом погружаюсь в «Гамлета». Периодически я проверяю телефон. Вдруг Шон действительно позвонит.

В десять вечера от него приходит сообщение.

Шон:Привет. Приятно было поболтать с тобой сегодня.

Отем:Мне тоже. Ринзи в порядке?

Шон:Да. Но приятного мало. Должно быть, кто-то выгуливал собак на спортивной площадке и не убрал за ними…

Отем:Нет!!!

Шон:Именно. Поскользнулась и упала прямо туда.

Отем:О!!!

Шон:БОЛЬШАЯ была собака. Или СОБАКИ.

Отем:J

Шон:Да уж. Не позавидуешь.

Ничего не могу с собой поделать: я делаю скриншот с нашей перепиской и пересылаю Дженне и Амалите, снабдив ЛОЛами [38]и бесконечными рядами смайликов. Я катаюсь по кровати, задыхаясь от хохота, и Эрик начинает стучать мне в стену, чтобы я заткнулась и дала ему поспать.

Даже после того, как мы с Шоном прекращаем переписку, и даже после того, как я снова и снова подробно пересказываю Амалите происшествие с Ринзи, раз от раза во все более эффектных деталях, я все еще не насладилась этим до конца. Я достаю свой блокнот, чтобы зафиксировать в нем этот момент триумфа, но мой взгляд падает на последнюю запись:

«Пусть она поскользнется и упадет, а ее шест сломается».

Это то, что, как мне казалось , я написала. Но теперь текст другой. Я пристально разглядываю буквы, чтобы удостовериться, что они не плавают в моих глазах, но смысл написанного от этого не меняется.

Не знаю, что это: дислексия или оговорка по Фрейду. А может, и то и другое вместе, но на самом деле я написала в блокноте следующее:

«Пусть она поскользнется и упадет в кучу дерьма» .

Это очевидно.

И очень точно.

Точно до такой степени, что даже страшно.

Я перелистываю блокнот на самую первую страницу. Я ничего конкретного не ищу. Да и искать-то нечего. Мне просто любопытно.

Вот чем заканчивается моя первая запись:

«Пусть хоть что-нибудь станет проще. Хотя бы что-нибудь одно».

Ну, эту формулировку трудно считать пророческой. Я вспоминаю, как мне удалось сдать зачет по французскому без особых напрягов через пару дней после того, как я записала это пожелание, но связь между этими двумя событиями представляется мне несколько натянутой.

Я пролистываю еще несколько страниц блокнота. Я помню, что сделала несколько обычных записей, а потом написала: «Если Ринзи против меня что-то замышляет, пусть уже сделает это, чтобы мне не пришлось мучиться в ожидании».

У меня сердце замирает.

Это было только вчера. А поздно вечером Ринзи выложила на сайте мою фотографию.

Сердце мое снова начинает биться в два раза быстрее. Я пролистываю еще несколько страниц до записи, которую сделала сегодня утром, после моего разговора с миссис Дорио. «Пусть бы у меня появился шанс начать встречаться с Шоном, чтобы выяснить, стоит ли он всех этих неприятностей».

Что, в конце концов, произошло? Я получила письмо о ПАП, где и встретилась с Шоном.

И последнее мое желание, чтобы Ринзи оказалась вся в дерьме.

Я забываю дышать и замечаю это, только когда наконец делаю вдох и воздух врывается в мои легкие со свистом.

Так вот почему Эдди сказала, что блокнот может изменить всю мою жизнь!

Это чертов магический блокнот, исполняющий желания .

Мой папа оставил мне магический блокнот, исполняющей желания. Он хотел , чтобы я обладала возможностью осуществить любое свое пожелание.

Любое.

Я достаю ручку. Она дрожит в моей руке. Нужно быть очень осторожной. Сейчас я напишу самые важные слова за всю свою жизнь. «Дорогой папочка …»

Черт. Слезы. Мне нельзя сейчас плакать. Мне нужно писать. Я делаю глубокий вздох. Окей.

«Пусть окажется, что ты не умер и мы все вместе будем жить здесь, в Авентуре, как и хотели».

Я вся дрожу.

И что теперь?

Я тщательно прислушиваюсь. Хочу что-нибудь услышать: шаги, скрип открываемой двери… Ничего.

Сумасшествие какое-то. Нельзя вот так просидеть всю ночь в ожидании, что что-нибудь произойдет. Можно сойти с ума.

Я стараюсь вести себя как обычно. Укладываюсь спать. Притворяюсь, что не вздрагиваю от каждого щелчка, шороха, скрипа или другого звука. Я залезаю под одеяло и закрываю глаза, но зрачки продолжают вращаться даже под веками.

Мой мозг не очень-то мне помогает. Он рисует страшные картины из идиотского ужастика, который Дженна заставила меня посмотреть с ней прошлым летом. Но в какой-то момент я все-таки засыпаю.

А просыпаюсь я от звука папиного голоса.

– Отем! Эрик! Чешите сюда немедленно!

Я резко просыпаюсь в холодном поту и на краткий миг не могу сообразить почему.

– Дети! – зовет папа.

Офигеть!

Я выскакиваю из постели, распахиваю дверь своей спальни и на всех парах несусь вниз.

– Папа! – ору я. – Папочка!

Я вбегаю в гостиную, сердце готово выскочить у меня из груди… и застываю на месте.

Мама и Эрик сидят на диване, а Шмидт растянулся у них на коленях.

– Смотрите, что тут у меня, – говорит папа… в телевизоре. У него на руках Шмидт, когда он был еще щенком. Я слышу, как мы с Эриком визжим от восторга. Затем картинка меняется и на экране уже мы: Эрику восемь, мне двенадцать. Мы подбегаем к отцу, а он смеется, потому что Шмидт старается выскочить у него из рук, чтобы добраться до нас.

Мое лицо пылает, а горло саднит от разочарования. Хочется плакать. И еще биться головой об стенку из-за того, что я была такой дурой. Вместо этого я как можно спокойнее произношу:

– А, вы смотрите видео про Шмидта.

Каждый год Эрик смотрит этот ролик в годовщину того дня, когда пес появился в нашей семье. Представить не могу, что я и вправду поверила в воскрешение папы из мертвых.

Они оба молчат. У мамы очень обеспокоенный вид, а Эрик глазеет на меня так, словно я попала в автокатастрофу. Охватившее меня разочарование столь сильное, что, кажется, я вот-вот рухну. Я нагибаюсь, чтобы погладить Шмидта: