Кэти МакГэрри - А тебе слабо?

Ведущая откашливается и продолжает.

– Второе место…

Часть меня мечтает услышать своё имя, другая часть – нет. Первое лучше. Первое место – это то, чего я хочу больше всего на свете, но сегодня я впервые в жизни понимаю, что могу удовлетвориться и вторым.

– …Тоня Майлс!

Зал снова взрывается аплодисментами. По крайней мере, эта девушка всё делает быстрее. Я снова весь подаюсь вперёд, гадая, как смогу пережить такое поражение. И второе было бы нормально. Может, даже и третье. И еще… я наконец-то понимаю, что не хочу простого пути. Я хочу иметь выбор. Я хочу получить возможность поступить в университет.

Или нет. Не знаю. Но я твёрдо знаю одно: я хочу победить.

– …и наш победитель… – ведущая делает паузу для большего драматического эффекта. (Я опускаю голову, внутри у меня всё сводит от напряжения. Неужели я всё-таки не так уж хорош?) – Райан Стоун!

Выброс адреналина в крови. Я поднимаю голову и смотрю на сцену. Зал аплодирует, миссис Роув машет рукой в сторону сцены, говорит мне какие-то слова, которые я не понимаю. Я шагаю вперёд, гадая, не ослышался ли. Это правда? Это происходит на самом деле? Неужели я правда победил?

На сцене ведущая пожимает мне руку, вручает почётный знак и диплом победителя. Я чувствую в руках их приятную тяжесть. Это удивительно. Я сделал это. Я победил в конкурсе писательского мастерства.

Миссис Роув вскакивает со своего места. Вместе с ней встают и те профессора, которые читали мой рассказ. Их аплодисменты мне приятны, но в горле вдруг вырастает тяжёлый ком. Моих родителей здесь нет. Даже если бы они знали о конкурсе, они всё равно не приехали бы.

Я киваю аудитории, потом поворачиваюсь, чтобы вернуться на место. Аплодисменты стихают, только с заднего ряда продолжают доноситься оглушительные хлопки. Потом раздаётся гулкий, громкий крик, от которого сердце готово выпрыгнуть из груди.

Я застываю на сцене, Марк улыбается до ушей. Он прикладывает ладони ко рту и что есть мочи орёт:

– Молодец, Рай!

Как я мог быть таким слепым? Марк никогда меня не бросал. Мой брат – он никогда меня не бросит.

Есть воспоминания, которые сохранились в моей памяти настолько ярко, что, если постараться, я смогу почти оживить их. Я помню ярко-синее небо и двух голубей, сидевших на крыше дедушкиного трейлера, в тот день, когда Скотт учил меня бросать мяч. Я помню холодную тяжесть руки отца Лейси, когда он вёл меня к полицейскому внедорожнику. Помню, как мама купила мне кекс в первую ночь после нашего переезда в Луисвилл.

В этих картинах запечатлелось то, благодаря чему я буду помнить их вечно. Когда Скотт учил меня играть в бейсбол, время остановилось. Я нарочно держала мяч в руке дольше, чем нужно, чтобы запомнить его шероховатую поверхность. Я замешкалась, когда отец Лейси сказал мне залезать в машину, потому что хотела запечатлеть в памяти наш трейлер. Я полчаса обкусывала глазурь на кексе, зная, что мама отдала все свои деньги нашему новому домовладельцу.

Как только я вбегаю в раздвижные двери, время в отделении скорой помощи становится таким же тягучим. Скотт проходит мимо меня, о чём-то разговаривает с медсестрой за стойкой. Кровь грохочет у меня в ушах. Уборщица проходит мимо, смотрит на мою голову. Я не причесалась. Я вообще ничего не сделала.

Медсестра отрывается от компьютера и показывает на запертые двери отделения. Огромные буквы с таблички приказывают не входить, но разве они могут меня остановить, если там моя мама? Рука болит от удара о крутящуюся дверь, словно издалека я слышу голоса, выкрикивающие моё имя. По обеим сторонам коридора тянутся помещения, отгороженные занавесками. Пищат какие-то приборы, негромко переговариваются люди.

По коридору удаляется огромная фигура, терзающая меня в ночных кошмарах. Я бросаюсь вдогонку. Трент. Безумная ярость охватывает меня, гонит вперёд. Мимо больничных коек. Мимо медсестры, спрашивающей, не нужна ли мне помощь. Мимо всего разумного, рационального.

В конце длинного пустынного коридора он останавливается и входит в какую-то комнату. Отсеки по обеим сторонам от неё пустуют. Ни медсестёр, ни врачей – никого. Трент стоит над постелью моей матери. Он меня не видит, как не видит кулак, летящий ему в лицо и врезающийся в челюсть.

– Твою мать!

Костяшки пальцев ломит, боль пронзает запястье, но это меня не остановит. Перед глазами всё плывёт. Моя рука взлетает снова и снова. Трент наотмашь хлещет меня по лицу, тащит за волосы, я кричу, когда он бьёт меня коленом в живот. Он отшвыривает меня как тряпичную куклу, я врезаюсь в стену, мне не хватает воздуха.

Я пытаюсь собраться, хочу снова броситься на него. Если я не сделаю это прямо сейчас, он снова меня ударит, и я уже не встану. Нельзя лежать на полу перед Трентом. Он любит бить ногами. Раздаётся звук удара, потом я вижу Трента, оседающего на пол.

– Элизабет, ты цела? – Скотт стоит спиной ко мне и держит руки перед собой в ожидании ответного удара. – Элизабет!

– Да! – я выхожу из ступора. – Я в порядке.

Кровь хлещет из носа Трента. Молодец, Скотт! Он сломал ему нос. Трент злобно смотрит на меня, но Скотт загораживает меня собой.

– Только тронь мою племянницу – и я тебя убью.

Трент не обращает внимания на Скотта, как будто не слышит, этот лысый урод продолжает смотреть на меня.

– Я знаю, что ты хотела забрать у меня моё. Посмеешь ещё раз вложить ей в голову эту дурь – и никакие врачи её уже не спасут.

– Ты грёбаный сукин сын! – я бросаюсь к нему, но Скотт обхватывает меня обеими руками за пояс и почти приподнимает над полом, не пуская меня дать в рожу Тренту ещё разок. – Жаль, что я не врезала тебе битой в тот раз! (Жаль, что я тогда не успела замахнуться.) Чтоб ты сдох!

– Убирайся отсюда, пока я не вызвал охрану! – орёт Скотт на Трента.

Глаза Трента потухают, он криво ухмыляется и идёт к двери. Скотт крепче обхватывает меня, чтобы я на того не бросилась. Трент не простит мне то, что я хотела сбежать вместе с мамой. Он захочет отомстить, и если не сможет достать меня, то отыграется на маме.

Скотт отпускает меня и загораживает собой выход.

– Что, чёрт возьми, тут происходит?

Я взмахиваю рукой и показываю в сторону коридора.

– Он бьёт её! Он и меня бил! Он грязный наркодилер, он использует мою маму, и, если бы не ты, не твои уродские правила и не твой уродский шантаж, она бы никогда здесь не очутилась! Я была бы там, и я бы её защитила!

В дверях появляется медсестра, поэтому я отворачиваюсь от обоих мужчин.

– Какие-то проблемы? – быстро и негромко спрашивает сестра, и по её тону сразу становится ясно: она отлично знает, что в этой палате все хороши.

– Всё в порядке, – отвечает Скотт.

Он говорит что-то ещё, но его голос и голос медсестры отступают куда-то вдаль, когда я вижу жалкое создание, лежащее на больничной койке. Несколько часов назад в моём мире всё было правильно. Райан обнимал меня, и я убедила себя, что всё будет хорошо. Вот что бывает, когда позволишь себе надежду. Карма – это карма.