Кэти МакГэрри - А тебе слабо?

Я заглядываю в больничную палату и тут же отвожу глаза. Наблюдать за Бет, свернувшейся клубочком на койке рядом с матерью, слишком интимно для посторонних глаз, даже моих.

– Давно она здесь?

– Порядком, – Скотт растирает глаза кулаками, совсем как Бет, когда не может справиться с чем-то. Я узнаю много от Бет в Скотте. – Как твой литературный конкурс?

Совсем как Бет, он делает вид, будто всё в порядке.

– Я занял первое место.

Не будь Скотт так вымотан, его улыбка выглядела бы непринуждённой.

– Поздравляю. А как твои парни сыграли с «Иствиком»?

– Тоже выиграли.

Я в этом не сомневался. У нас отличная команда, и я горжусь, что я один из них.

– Здорово.

Знаете, в чём разница между мной и Рисками? Я не закрываю глаза, если что-то не в порядке.

– Как мама Бет?

– Жива.

Я молчу.

– А Бет?

Скотт качает головой. Мы погружаемся в молчание, но одновременно поворачиваем головы в сторону палаты, когда оттуда доносится сдавленное рыдание. Бет разбивает мне сердце, и, судя по тому, как искажается лицо Скотта, с ним то же самое. Из палаты несутся всхлипы, и у меня чешутся руки от желания обнять Бет и как-то исправить её мир. Я не дам ей из-за этого сбежать. Я поговорю с ней, я заставлю её понять, что теперь настало время подключать Скотта.

– Элизабет говорит, что ты никак не можешь выбрать между университетом и профессиональным спортом, – говорит Скотт.

Я киваю. После того как я выиграл конкурс, этот выбор стал ещё сложнее.

– Ты позволишь дать тебе непрошеный совет? – спрашивает Скотт.

Я киваю.

– Буду признателен.

– Подумай, что значит для тебя бейсбол. Потому что если ты хочешь играть ради денег, то тебя ждёт жестокое разочарование. Только ничтожный процент набранных игроков получает шанс хотя бы один раз сыграть в Главной лиге, и ты точно больше заработаешь в «Макдоналдсе», чем в младших лигах.

Медсестра проходит между нами, я откидываю голову и прислоняюсь затылком к стене.

– Но вы стали профессионалом.

– Когда мне было восемнадцать, у меня не было никаких шансов, кроме бейсбола. Судя по тому, что мне рассказывает Элизабет, у тебя другая ситуация. Если бейсбол – это всё, чего ты хочешь в жизни, то он стоит любых жертв. Но если профессиональный спорт для тебя – лишь средство на пути к цели, то, поверь моему слову, у тебя мало шансов.

В глазах Скотта вспыхивает безумный огонёк. Огонёк, который я узнаю и очень хорошо понимаю.

– Если бейсбол – это всё, чем ты живёшь, дышишь и ради чего готов умереть, то мой тебе совет: поспеши, пока не выдохся.

– Спасибо, – благодарю я.

Совет Скотта услышан и принят к сведению, но он мне не помог. Я по-прежнему ни на шаг не приблизился к принятию решения. Я украдкой заглядываю в палату. Бет ловит мой взгляд.

– Побудь с ней, – говорит Скотт. – Но домой Элизабет вернётся со мной.

Рука Скотта, лежащая на моей спине, подталкивает меня вперёд, а я стою и смотрю, как тётя Ширли увозит маму. Кажется, уже поздно. Солнце село. Звёзды мерцают в небе. Райан приехал и уехал, хотя я видела, что ему не хотелось меня оставлять. Он меня любит. Я знаю. Может быть, его любовь – единственное, что удерживает меня от потери рассудка.

– Поехали домой, – говорит Скотт.

Домой. Моя комната с моей одеждой и коробкой «лаки чармс» в кухонном шкафу. Дом. Наверное, это место может стать моим домом, если Скотт поможет маме. Красные стоп-сигналы машины Ширли исчезают за поворотом, когда она выезжает на шоссе.

Я с шумом выдыхаю и поворачиваюсь к Скотту.

– Нам нужно поговорить.

Он кивает и обхватывает меня за плечи. Три месяца назад я бы врезала ему, чтобы не смел до меня дотрагиваться. Сейчас я рада его объятию. От усталости у меня подгибаются колени, и я повисаю на дяде.

– Завтра поговорим, – Скотт ведёт меня к машине. – Ты на ногах не стоишь.

На полпути к машине Скотта меня охватывает ощущение дежавю. Как будто я вижу что-то, что уже видела раньше, какое-то медленно прокручивающееся воспоминание. Я резко поворачиваю голову направо и понимаю, что это не воспоминание, а реальность.

Я останавливаюсь как вкопанная, Скотт замирает рядом.

– Что случилось?

– Исайя, – говорю я не Скотту, а себе.

Мой лучший друг здесь.

Исайя стоит перед капотом своего чёрного «мустанга» и разглядывает нас со Скоттом. Заметив, что я смотрю на него, он кивает головой. Я делаю шаг к нему, но Скотт хватает меня за руку.

– Нет, Элизабет.

Я мотаю головой.

– Только на секунду. Всего на одну секундочку. Пожалуйста.

При слове «пожалуйста» его пальцы разжимаются. Когда Скотт отпускает меня, я пошатываюсь. Я полностью выжата, физически и эмоционально, но мне нужно найти силы. Я должна поговорить с Исайей.

Исайя не трогается с места, он даже не утруждается сделать шаг мне навстречу, но заговаривает первый, не дожидаясь, когда я подойду.

– Ширли сказала мне насчёт твоей матери. Ты в порядке?

Его вопрос заставляет меня остановиться за машину до него. Исайя смотрит на меня с обидой, его тело напряжено. Я вижу, что моя близость причиняет ему боль, и это открытие обрушивается на меня как удар по лицу.

– Да, – отвечаю я, потом спохватываюсь. – Нет. Она подсела на героин.

Исайя отводит глаза, и я чувствую, как тяжёлый свинцовый шар падает на дно моего желудка.

– Ты знал.

Он снова смотрит мне в глаза.

– От твоей матери лучше держаться подальше, Бет. Ты её не изменишь.

Она изменится. Скотт мне поможет. Я знаю.

– Как ты?

– Потихоньку, – Исайя смотрит в ночное небо, потом резко отрывается от своей машины. – Ладно. Живи хорошо.

– Исайя… – лепечу я, не в силах сделать лучше. – Это же не прощание.

– Это оно, – отвечает он, открывая водительскую дверь. – Оно самое.

– Если бы ты в это верил, то не был бы здесь сейчас! – у меня открывается второе дыхание, когда я вижу, что мои слова доходят до него. – Мы же друзья. На всю жизнь.

Он проводит рукой по лицу, потом садится в машину, захлопывает дверь и заводит злобно взревевший двигатель. Краткий прилив энергии оставляет меня, сначала уходит из головы, потом утекает из кончиков ног. Мне больно сознавать, что я причинила Исайе боль, но я знаю, что в один прекрасный день он влюбится и поймёт, что мы с ним всегда были только друзьями.

Я открываю глаза и матерюсь. Я оскандалилась вдвойне: сначала уснула в машине, а потом позволила Скотту внести меня в дом. Как и в первую ночь в этом доме, я заботливо укутана одеялом, а мои кеды аккуратно стоят перед кроватью. В комнате темно, поэтому я даже не смотрю на часы. Я откидываю одеяло, вылезаю из постели и бегу в коридор.

На кухне Скотт сидит за стойкой, уставившись на столешницу. Я сажусь на мягкий кожаный диван. Вот удивительно: я прожила в этом доме три месяца, но ещё ни разу не сидела на нём.