Фиона Вуд - Дикая жизнь

– Да уж прямо.

– Я бы лучше не рисковала… – Я вдруг с облегчением вспоминаю: – Мы же договорились, что ничего не будем афишировать!

Холли слегка смущается.

– Могла бы и предупредить.

– А я и предупреждала! Ты что, уже кому-то рассказала?

– Только одному человеку… или двум, – подумав, она добавляет: – Самое большее – трем-четырем.

– Супер, значит, весь лагерь в курсе.

– Тебе радоваться надо. Лови волну, пока можешь, детка.

– Нам здесь не положено заводить «отношения».

– Спросит кто-нибудь из учителей – скажешь, что у тебя их нет. Господи, делов-то!

Я задумчиво смотрю на пакет драже.

– А вдруг я ненароком обижу его? Вдруг он сочтет мою реакцию несерьезной и ничем не мотивированной?

Холли фыркает.

– До такого способна додуматься только твоя долбанутая семейка.

Что бы я делала, если бы не Холли – эксперт по кодексу подросткового поведения?

– Хочешь еще бутер?

– Нет.

– Точно?

Я-то не против. Только не хочу показаться обжорой.

– Точно. Если буду пихать в себя что попало, отращу здоровенную задницу.

– На то нас и нарядили в спортивные штаны, чтобы любая задница влезла – разве нет?

– Знаешь, Горгона бы сказала: «Не распускайтесь, девочки. Для вас это удобная возможность не разожраться, а подкачаться».

Мы обе смеемся: именно так она бы и сказала.

– Ну и ладно, а я повторю, – и я кладу между двумя кусками хлеба ветчину и сыр.

Горгона – это мать Холли. Эффектная, тоненькая, загорелая и ехидная. Обычно мамы или морят голодом, или закармливают детей, так вот она из тех, кто морит голодом: «Может, вам еще брызнуть лимонного сока в зеленый салат, девочки?» А моя мама закармливает (и слава богу!): «Подложить вам еще ньокки, девочки?»

Может, поэтому нас и отпустили в эту глушь: родительские наставления уже въелись в нас до мозга костей, а значит, мы не пропадем.

пятница, 19 октября

Ты сказал бы, что это чушь, и я тоже так считаю, но до меня только что дошло: у нас ведь не было ни единого Дня святого Валентина.

До 14 февраля еще далеко, а я почему-то забеспокоилась. Время остановилось (для тебя) и летит (для меня) так, как ему вздумается.

Так что вот тебе от меня маленькая стрела, направленная прямо в твое неподвижное сердце. Потому что ты до сих пор прямо в моем подвижном сердце, ясно? Кощунство? Ты бы оценил.

Сибилла о чем-то спрашивает Майкла украдкой, отведя его в сторонку. Поначалу вид у него радостный… ему доверяют? А потом грустный… или нет, скорее безропотно смирившийся.

А, еще: тебе понравилось бы наблюдать, как Холли кое-как вымучивает из себя улыбку, услышав от Сибиллы, что к тому плакату на щите прилагается еще и рекламная кампания в журнале.

Люблю-целую.

суббота, 20 октября

Эти слова – ближе всех, какие мне только удалось найти, к тем, которые ты, наверное, мог бы сказать мне. Если судить по тому, что мне хотелось бы сказать тебе.

Хорошо бы, чтобы ты понял: это не вполне память и не вполне забвение, это освобождение и покой.

Не могу сказать, что это хоть чем-нибудь похоже на тестирование новой реальности , но эти стихи я прочитала примерно тысячу раз.

Под навесом веток кружевная тень. Я жую, как вдруг меня пронзает ужасная мысль.

– А эти, случаем, не из твоего ботинка?

– Не-а, их я съел первыми, – говорит Бен.

– Бе-е!

– Тебе же вроде бы должно нравиться во мне все, разве нет?

– Только не пот на твоих ногах!

– А что такого? Мне твой нравится.

– Ты же не знаешь, потеют у меня ноги или нет.

Это я зря. Он хватает меня за ногу, развязывает шнурок на ботинке, стаскивает и ботинок, и носок, прежде чем я успеваю хотя бы выпалить «нет!».

– На твоем месте я бы воздержалась…

Этим я только подстрекаю его к действиям. Он улыбается и проводит языком по моей подошве от пятки до пальцев. Может, в других обстоятельствах получилось бы эротично, но только не сейчас, потому что мне ужасно щекотно. Прямо невтерпеж.

От приступа смеха я обессилела и задохнулась, но как-то ухитрилась схватить его за волосы, и он замер, зажав в зубах большой палец моей ноги.

– Отпусти!

Он отпускает палец с усмешкой, незаметным движением снимая с языка катышек шерсти из моего носка.

– Объедение.

– Брехня!

Он оценивает вкус.

– Как соленый арахис, только не хрустит, – он подползает поближе, чтобы поцеловать меня…

– Может, еще драже «Клинкерс», а уж потом – поцелуй со вкусом потных ног?

Когда мы с ним вдвоем, отвлечь его проще простого – как щенка.

– А ты знаешь, что я могу по запаху угадать, какого цвета начинка в «Клинкерсе»?

– Не сможешь!

– А ты проверь.

Я подаю ему драже. Он принюхивается.

– Розовая, – он раскусывает конфету в шоколадной глазури. Начинка в ней желтая.

– Вот видишь!

– Желтые – самые близкие к розовым по вкусу! Так что будем считать, что я наполовину угадал.

– Ага, и всего на сто процентов ошибся.

Он берет еще одно драже. Принюхивается.

– Зеленая.

Так и есть.

– Ха! Я – «Клинкерс»-экстрасенс.

– У тебя был один шанс из трех, что ты угадаешь, и ты один раз ошибся, а другой нет. Это еще не значит, что ты экстрасенс. Может, у тебя просто «Клинкерс»-психоз и нюхательные галлюцинации.

– Как скажешь, а теперь я тебя поцелую, ладно?

Я сажусь поудобнее и блаженно вздыхаю.

– Ладно.

Ко мне спешат желтые, розовые и зеленые поцелуи.

воскресенье, 21 октября

Я выгляжу далеко не самой помешанной на пробежках: есть и те, у кого крыша от бега съехала куда круче.

Написала «выгляжу» потому, что ты ведь понимаешь: на самом деле бегом я не увлекаюсь.

А бегаю для того, чтобы побыть одна. Обычно я стартую с книгой и Элайзой, нашей королевой фитнеса, и направляюсь к своей пещере. В прямом смысле слова. У меня есть свой уголок. Что-то вроде похожего на пещерку навеса, перед которым разросся утесник (опять-таки не знаю, утесник это или нет, но в книгах Энид Блайтон все вечно прячутся сами или прячут что-нибудь в утеснике, вот я и окрестила эти кустистые заросли утесником). Там у меня есть одеяло с подушкой. Оттуда до школы чуть больше мили, так что хоть какая-то физическая нагрузка. Элайзе ужасно нравится бегать вместе со мной, потому что я на самом деле не бегаю, так что никто не мешает ее «бешеной супертреньке» или как там она называется. Мы прикрываем друг друга в случае чего. Я знаю ее маршрут, она – где находится мое убежище. Мы не задаем вопросов и не врем. Она считает, что я люблю одиночество и запойное чтение. И это правда.