Фиона Вуд - Дикая жизнь

Хранители…

Когда мы возвращаемся, вокруг только и разговоров что о розыгрышах. За время нашего отсутствия уже была предпринята пара попыток – правда, слабеньких.

Розыгрыши и троллинг – признак того, что люди освоились в новой обстановке. Оттаяли. С годами, наверное, они стали символизировать что-то вроде «принятия» опыта жизни в лагере, потому что учителя, похоже, ждут этих розыгрышей, и смотрят на них сквозь пальцы.

Мы лидируем в войне корпус на корпус. Вот только в выборе цели сглупили, как выяснилось. В корпусе «Иллаворра» больше злопамятных изгоев, чем где бы то ни было, но расстояние – решающий фактор, а они оказались нашими ближайшими соседями.

Мы выбрали классику. Замаскированную мучную бомбу. Элегантно, просто и эффективно.

Мы подкараулим их в четверг утром, когда корпуса меняются вахтами, и придет их очередь заступать на вахту «Камбуз» – оттирать помои и рисковать заразиться всеми существующими видами гепатитов от А до Я.

Элайза и Холли вместе со мной вооружаются мукой.

Энни стоит на шухере. Пиппа дежурит в корпусе. Лу не участвует. «Это мне неинтересно от слова “совсем”», – заявляет она. А жаль. Я думала, даже она после нашего похода немного оттает. Но, видимо, нет. Сейчас она угрюмая, как никогда прежде.

Как только наши объекты уходят накрывать на столы к завтраку, мы выдвигаемся. Хоть Пиппа вроде бы и не принимает активного участия в процессе, но именно благодаря ей – а точнее, ее старшим сестрам, – нам известно, что и как надо делать.

Холли ставит стремянку с тремя ступеньками, которую мы свистнули из сушилки, прямо под потолочный вентилятор в кухне. И забирается на нее. Я подаю ей муку, которой мы сумели запастись во время недельной вахты «Камбуз», – таскали ее по паре горстей в день, в пакетиках для замораживания. Холли аккуратно насыпает ложкой горки муки по всей длине каждой лопасти вентилятора и спускается.

Десять минут нашей работы – и не меньше двух часов уборки, если все пойдет по плану.

Результатов приходится ждать до тех пор, пока не кончатся уроки. К счастью, день теплый, и вскоре после того, как наши жертвы возвращаются к себе в корпус, кто-то включает вентилятор.

Мы не видим, что там у них творится, но знаем, что случилось, по оглушительному визгу.

Можно было, конечно, притвориться, что мы тут ни при чем, но мы не устояли перед искушением запечатлеть плоды своих трудов.

Мы с Холли сидим снаружи и ведем обратный отсчет до их выхода. Пять секунд с тех пор, как прозвучал первый визг.

Четыре.

Три.

Две.

Одна.

– Улыбочку! – командует Холли и фотографирует их, вывалившихся из двери корпуса – чихающих, вопящих, перепачканных мукой. И страшно злых. Как раз то, что надо для клевых фоток.

Без улыбочки.

четверг, 18 октября

Когда я вижу, как девушка с затаенной тоской смотрит на симпатичного парня …

Когда я читаю «Отелло» …

То думаю, как мало пьес Шекспира ты успел прочитать и как любил те из них, которые изу-чал и видел на сцене. И мне приходится изо всех сил закусывать щеки изнутри. Чтобы прервать маленькой болью большую. Не помогает. Но нам хотя бы удалось посмотреть ту потрясающую постановку «Гамлета» вместе, помнишь? (Ну ясное дело, что не помнишь. Ты уже не в том состоянии, чтобы помнить хоть что-нибудь. А я здраво напоминаю себе, что это односторонний диалог.)

Но видел бы ты эти чучела, Фред, этих белорожих идиоток, по сравнению с которыми «Отел-ло» отдыхает! Я ведь даже не люблю эту пьесу. Для Дездемоны все плохо кончилось. Хоть она ни в чем не виновата. Ничем не заслужила это. Ничем не спровоцировала. Ничто не предвещало. Еще одна никчемная смерть. Так что я в этом смысле. Только погибла она не по вине водилы, а от рук дико ревнивого мужа.

Я вот о чем: Шекспиру надо отдать должное, он все разложил по полочкам – это к слову о странных и несчастных финалах. Но в «Ромео и Джульетте» он выглядел несколько странно, да? И глуповато. Перебор с совпадениями и случайностями. Слишком много чего случилось не вовремя и некстати.

Но у нас, глупых, и вправду слишком много чего случилось не вовремя и некстати.

Если бы ты выехал хоть немного пораньше.

Если бы ты выехал хоть чуть-чуть попозже.

Прекрати. Кусай сильней. Кончай кусать!!!

Они далеко не дуры.

Сибилла, к примеру, неглупа, но сейчас расклеилась. Все из-за того рекламного щита.

Холли повесила большую фотку прежней Сибиллы в ванной нашего корпуса. На зеркало. Без прикрас. На ней у Сибиллы прыщи, кожа сухая и красная (наверное, прыщи выводила), и выглядит она так, будто снималась с набитым ртом. Неприятно. Сибилла тоже смеялась, само собой. Это важно – уметь поддержать компанию, не показать, что тебя задели за живое. А что еще остается? Особенно если смеется не кто-нибудь, а твоя лучшая подруга.

Сегодня перед уроком какие-то неотесанные грубые парни… назовем их качками, ага? Потому что они и есть качки. В общем, ребята запели музыку из заставки к «Будущей австралийской топ-модели» – то ли в честь Сибиллы, то ли чтобы позлить ее. Поначалу она не замечала. А когда заметила, то посмотрела, как мне показалось, просительно на Бена, с которым только что вроде бы начала встречаться, как будто хотела сказать: ты не можешь попросить своих приятелей-качков заткнуться? Но Бен ведь у нас мистер Душа компании, мистер Всеобщий-любимчик и Друг-всем-и-каждому, поэтому он сделал вид, что не заметил ее мольбы, а может, ему было просто все равно. Учительница еще не явилась, качки голосили все громче и назойливее. Сибилла страшно раскраснелась и с недовольным видом сделала перед ними неуклюжий книксен – по-моему, думала, что получится насмешливо. Но не получилось. Зато они наконец заткнулись. Они жаждали внимания, и она утолила эту жажду. А может, они услышали, что идет учительница, – та и вправду скоро вошла со словами: «Ок, доброе утро, итак, все прочитали «Отелло», понравилось?» Слушать дружный ответный стон было тоскливо.

Сибилла, сидящая с натянутой улыбкой, успокоилась не сразу, слишком много нежелательного внимания ей перепало. А Холли упивалась заслуженной славой. Она ничего не имела против дискомфорта подруги. В классе до сих пор время от времени прорывались свист и смешки.

Майкл, с которым я вместе хожу на математику, внимательно наблюдал за Сибиллой; он был встревожен и не знал, чем может и должен ли вообще помочь.

Но наконец о Сибилле забыли: учительница, мисс Макинерни, спросила о наших первых впечатлениях о пьесе. Майкл в ответ послал ей крученый мяч. Он предположил, что Яго проявил себя как импотент в отношениях с Эмилией и сублимировал гомосексуальные чувства к Отелло. И заявил, что лишь безумная страсть могла побудить Яго манипулировать Отелло так, чтобы он и вправду убил Дездемону.