Вера Колочкова - Любовь не помнит зла

— Анька где? Дайте ей трубку! — рявкнул Андрей с остервенением.

— Чего орешь? Анюта сейчас ванну принимает! — надрывно-громко сообщила теща.

— Так отнесите ей телефон!

— А-а-а… Сейчас, сейчас, отнесу! Погоди маненько!

Под аккомпанемент ее пыхтения Андрей доехал до следующего светофора, снова встал, барабаня пальцами по покрытию руля.

— Да-а-а? — вскоре раздался в трубке непривычно расслабленный, будто мяукающий Анькин голос. — Ты когда домой приедешь, милый? Ты не забыл, что мы с мамой завтра утром в санаторий уезжаем?

— Нет. Не забыл. Я скоро приеду. Мне тут еще в одно место надо заскочить. Аньк, тут такое дело…

— Да, слушаю, милый…

Здрасте! Это еще что за новости? Ну, бабы! Одна в трубку орет, другая милым обзывается. Опять новенькую статью из журнала «Космополитен» на нем отрабатывают, что ли? Как воспитать хорошего мужа на контрастах? Или это связано со скорым отбытием Аньки с тещенькой в южный санаторий, и непривычное «милый» служит эквивалентом благодарности за оплаченные дорогущие путевки?

— Слушай, Аньк, тут такое дело… — повертев головой, повторил Андрей, — ты сегодня случаем ни к кому в гости не заходила?

— Значит, все-таки нажаловалась, шалава подзаборная? Мало ей от меня прилетело? Можешь ей передать: раз мало, еще получит! — резким и далеким от расслабленной томности голосом проговорила в трубку Анька, и Андрей услышал, как сердито плеснула вода под ее грузным телом. Потом донеслись до его уха еще какие-то странные звуки, вроде легкой борьбы с непонятным бормотанием, и уже тещенькин визгливый голосок винтом вошел прямиком в мозг.

— Чего ты к ней пристал, ирод окаянный! Итак девка с утра снервничала из-за твоей драной чувырлы! Еще спасибо скажи, что я вместе с ней туда не поехала! А то б она живой не осталась! Звонит еще, главное, спрашивает! А ну, давай быстро домой, кобель паскудный! Еще от жены постель не остыла, а он, смотрите-ка, по бабам зашастал! Ишь, какую моду взял!

— Да никуда я не зашастал! Откуда вы вообще?..

— А ты не оправдывайся! Нам, главное, путевки купил, решил с глаз долой подальше отправить, а сам? Даже и ждать не стал, когда мы в поезд сядем! Совесть-то есть, нет? Не терпится, что ль? Ехай быстро домой, тута разбираться будем! Ну?

— Лапти гну, — равнодушно схамил Андрей в трубку и быстро нажал на кнопку отбоя. И отбросил мобильник на сиденье, от себя подальше.

Доехав до ближайшего перекрестка, он свернул влево, быстро соображая, как выбраться из наплывающей к вечеру пробки. Ничего не поделаешь, надо снова в тот район тащиться, где пацан с теткой живет. Ну, Анька, ну, дурища, натворила делов! Нет, откуда она узнала? Следила за ним, что ли? Или по-модному поступила, частных агентов для слежки наняла? А что, с нее станется. Может, вычитала про такие дела в умном журнале «Космополитен» и наняла. А бедной тетке пацана и невдомек. Прилетело ни за что ни про что. В самом деле, неловко как получилось. Называется, помочь пацану захотел. Сходил за хлебушком.

Остановившись у магазинчика, где отоварился давеча гостинцами, Андрей долго думал, стоит ли на сей раз заявляться с подарками. Решил — не стоит. Он же не в гости идет, а извиняться. И перед дверью квартиры потом долго маялся, переступая с ноги на ногу. Неловко, жуть! Вот что он сейчас скажет? Извините, оплошность вышла? Давайте я вам денег на лечение дам? А вдруг Анька и впрямь эту тетку здорово покалечила?

Услышав, как этажом выше хлопнула чья-то дверь, Андрей торопливо нажал на кнопку звонка, натянул на лицо виноватую улыбку. Дверь тут же открыли, и мальчишеское лицо с багровым фонарем под глазом показалось в проеме приоткрытой двери:

— А, это вы… Проходите.

— Это что? — удивленно уставился на него Андрей. — И тебе, что ль, от Аньки досталось?

— Это вы про фингал?

— Ну да…

— Нет, это в школе. Еще до того, как вы с ними разобрались. Теперь уже все в порядке, не пристают. А фингал — подумаешь… Фингал быстро пройдет.

— А тетка где?

— Она спит…

— А… Ну ладно. А может, я подожду, когда она проснется? Вообще-то, я извиниться хотел за Аньку, за жену мою. Понимаешь, тут такое дело… Недоразумение вышло. Она у меня ревнивая, вот и подумала…

— Тогда пойдемте пока на кухню, я картошку варю. А тетя Рита ванну принимает. Она там подолгу плещется, вы не бойтесь. А Леська скоро уже проснется, я думаю.

— Леска — это кто?

— Так тетка же моя…

На кухне Илья по-хозяйски усадил гостя за стол, поставил перед Андреем тарелку с двумя исходящими вкусным паром картофелинами. Он потянул носом, улыбнулся. Подумалось вдруг, что уже и забыл, как пахнет горячая вареная картошка и какой у нее вкус, простой, сытный и сермяжный. А раньше тоже, между прочим, картошка ему привычным блюдом была. Можно сказать, он на картошке и вырос. Уминал ее, матушку, с чем ни попадя — с квашеной капустой, с салом, с луком — что в доме было.

— Только у нас ни масла, ни сметаны нет, — словно угадав его мысли, виновато проговорил Илья. — Но так просто тоже вкусно? Вы ешьте, я еще положу. Я много сварил.

— Спасибо. Я съем. С утра ничего не ел. Голодный — жуть. Значит, вы тут с теткой и живете, да? — оглядел он мельком небольшую уютную кухню.

— Ага. Мы тут комнату у тети Риты снимаем. Самую маленькую. Чтобы платить меньше.

— Понятно… А что, родственников у вас нет, что ли? Ну, бабушек там, дедушек.

— Нет. У нас вообще никого нет.

— Сироты, что ли?

— Нет, я не сирота. У меня мама в Америке живет.

— Ух ты! В Америке? Здорово! А отчего ж тебя к себе не забирает?

— Не знаю. Не может, наверное. Да и как Леська тут без меня останется?

Андрей поднял голову, посмотрел на него внимательно. Странный какой пацан. Вроде маленький, а говорит, как взрослый мужик. Да уж, и впрямь захотелось на ту тетку глянуть.

— Илья, кто это? — раздался за спиной Андрея сонный с хрипотцой голос. — Что вы здесь делаете, мужчина?

Андрей вздрогнул и тут же подавился горячим куском картофелины, и закашлялся совершенно некстати. Так и обернулся на этот голос, пытаясь подавить в себе дурацкий спазм. И слова вылетели тоже дурацкие, отрывистые, неловкие:

— Изви… Извините… Я… В общем, это моя… Моя жена…

— Лесь, это тот самый Андрей, который мне в школе помог, — пытаясь упредить его неловкость, сунулся вперед с объяснениями Илья. — А с его женой недоразумение вышло, Лесь. Он извиняться пришел.

— Хорошенькое недоразумение, однако, — сердито проговорила Леся, слегка тронув багровый оплывший глаз. И, обращаясь уже к Андрею, бросила сухо: — Вы зачем сюда пришли? Извиняться? Вот и считайте, что извинились. Уходите.

Андрей прокашлялся наконец, взглянул на Лесю оторопело и виновато и тут же неловко отвел глаза. Надо было и впрямь встать и уйти, как она просила, но он не мог. Странное внутри шевельнулось чувство, похожее на жалость к этому худенькому, сердитому, битому жизнью существу. Сразу видно, что шибко битому. Да к тому же и страшненькому, бледному и лохматому, с огромным синяком под глазом. Хотя это была и не та совсем жалость, которую, к примеру, он испытал давеча к старушке на рынке. Эта жалость была другого рода, более неразрешимая, более для него недосягаемая. И в то же время притягательная, как нежный горный цветок эдельвейс. Растет он себе на горе, маленький и хрупкий, и гнется на холодном ветру. А попробуй дотронься до него рукой… Для этого надо на гору залезть, пальцы себе в кровь ободрать. Нет, от этой жалости двумястами долларов и не откупишься, точно не откупишься. Да и не хотелось от нее откупаться, если честно.