Джейми Каейн - Инструкция на конец света

«Папиным Маленьким Роботом».

Я слышу, как она поднимается по лестнице, и собираюсь с духом, чтобы

напрямик поговорить с ней об отце, но она не заходит в мою комнату.

Она просто идёт в свою спальню и закрывает за собой дверь.

Глава 14

Николь

Стирка белья – та ещё пытка, когда дома не работает водопровод, а,

значит, не работает и стиральная машинка. Я стараюсь носить вещи до

тех пор, пока они не становятся окончательно и бесповоротно грязными,

и пытаюсь убедить Иззи поступать так же. Если ей хочется постирать

что-то до того, как оно станет грязным, она должна стирать сама, таково

правило.

Итак, прежде чем идти к вялотекущему ручью стирать бельё, я копаюсь

в корзине в поисках того, что ещё можно носить. Выхожу из дома я рано,

до дневной жары. Я тру каждую вещь – одежду или полотенце – по-

отдельности, полощу их в холодной воде, мылю крошечным кусочком

оливкового кастильского мыла. Наверно, это не очень полезно для

экосистемы, но, когда я попробовала стирать одежду без мыла, пахла она

невыносимо.

После этого я приношу все домой и развешиваю на верёвках, высохнув,

одежда становится тяжёлой и будто одеревенелой.

Когда подхожу к входной двери, Иззи сидит на крыльце в тени, обмотав

голову футболкой наподобие тюрбана. Cклонившись над пальцами ног,

она красит их блестящим красным лаком.

Я ещё не говорила с ней после ночного нашествия крыс и, могу

поспорить, что она в ещё более паршивом настроении, чем обычно, но

так я этого оставить не могу. Она лентяйничает, пока я драю её грязное

бельё. Я шумно роняю корзину с мокрыми вещами рядом с ней.

– Тебе надо развесить это, пока всё не покрылось плесенью.

Она на меня даже не смотрит.

– Мне некогда.

– Педикюр может подождать.

– Может быть, я займусь бельём, когда закончу с лаком.

Я хочу есть, моя футболка пропиталась потом, пока я стирала вещи, и

мне не хочется разжигать печь и готовить что-то из наших бесконечных

запасов овсянки. Я также не хочу есть погрызенные крысами хлопья

Cheerios даже больше, чем Иззи. Но этого я ей никогда не скажу.

Хочется влепить ей пощёчину, так всё бесит.

Я слишком долго стою неподвижно, потому что она начинает на меня

смотреть.

– Что?

– Займись бельём сейчас. Я пошла готовить завтрак.

– Я не буду ничего есть с кухни, где гуляли заразные крысы, так что на

меня можешь не готовить.

– Ты просто избалованная мерзавка.

Мышцы её лица, безумно похожего на лицо мамы широкими скулами и

тёмными линиями бровей, сводит от ярости, так напрягалось и лицо

мамы в минуты гнева. От этого кажется, что оно вот-вот лопнет, как

воздушный шарик.

– Я не избалованная мерзавка в отличие от тебя. Только ты постоянно

ведёшь так, будто отец тебя назначил венцом вселенной.

У меня глаза на лоб полезли. Я разворачиваюсь и ухожу.

Она кидает мне в спину:

– Ты понятия не имеешь, какой он на самом деле. Хочешь знать правду

об отце? Он обманщик, лгун, возможно, даже преступник.

Я моргаю. Я чувствую, как по спине стекает капля пота, и меня это

приводит в такую ярость, что я едва держу себя в руках.

– О чём ты говоришь? – я резко поворачиваюсь и спрашиваю так

спокойно, как только могу.

Иззи наносит последний штрих красного лака на мизинец, закрывает

флакон. Она внимательно на меня смотрит.

– Отец не просто ушёл в отставку. Его заставили подать заявление,

потому что кто-то обвинил его в преступлении, которое он совершил

вместе с одним из своих подчинённых, его должны были отправить под

трибунал.

– Только потому, что кто-то что-то сказал…

– Не без оснований сказал. Преступление было. Точно. А он отделался

отставкой вместо того, чтобы сесть за решётку, потому что у военного

суда не было достаточно доказательств.

– Откуда ты всё это знаешь?

– Неважно, как я это узнала.

– В таком случае, я тебе не верю. Ты всё выдумываешь, чтобы меня

одурачить.

– Мама с папой ругались по этому поводу последние несколько месяцев.

Если бы ты не бегала с высунутым языком за папой, ты, наверно,

заметила бы, что старина папаша – тот ещё двуличный подонок.

Я вдруг почувствовала, как у меня душа ушла в пятки.

– Я тебе не верю, – повторяю я. Но на самом деле я и себе не верю.

– Потому что ты идиотка. Мама согласилась приехать сюда только,

чтобы избежать того скандала. Но когда она приехала сюда и увидела эту

дыру, она смылась.

– Прекрати! Не хочу слушать твои бредни.

Мне хочется избавиться от жары и от Иззи. Я поднимаюсь по ступеням в

дом, обходя сестру, но она идёт за мной. А когда я беру из холодильника

кувшин, наливаю себе стакан воды и оборачиваюсь, она всё ещё рядом,

ждёт, что я отвечу.

– Папа даже не может оправдаться, потому что его здесь нет, – говорю я.

– Нам не следует об этом разговаривать. Если то, что ты сказала, правда,

тогда ты можешь лично это узнать у него, когда он вернётся.

– Он лжец, Ники! Не доходит? Он не собирается так запросто признаться

в своих ошибках, потому что это не вписывается в ложную картину

мира, которую он нам пытается внушить.

Мои глаза наполняются слезами, но я не собираюсь плакать перед Иззи.

Я пью воду и ставлю стакан рядом с раковиной.

Хочется верить, что папа не такой, каким она его описывает. Хочется

верить, что он не стал бы обманывать нас и он не мошенник. Я убеждаю

себя в этом, а между тем начинаю осознавать, что Иззи – единственный

человек здесь, который не врет сам себе.

В конце концов, как связать это с тем, что он хотел детей, а мама – нет?

Может быть, из-за этого и из-за аборта отношения дали трещину,

которую никогда не срастить. Может быть, с ними происходили такие

вещи, которые мы никогда бы себе не смогли представить.

Я думаю о мамином письме, которое Иззи всё ещё не видела. То, что она

говорит, противоречит письму. Стало ли то, о чём она рассказала,

причиной, по которой мама добивалась развода?

Я спрятала письмо в поваренную книгу, которая стоит на полке рядом с

холодильником. Я иду за ним и даю Иззи.

Она смотрит на мамин почерк на конверте.

– Что это?

– Письмо от мамы.

Она подозрительно на меня смотрит, но достаёт письмо и начинает

читать. По безразличному выражению её лица невозможно догадаться,

что происходит у неё в мыслях, но, судя по тому, как перебегает её взгляд

от строчки к строчке, к этому моменту она должна быть так же

расстроена, как и я.

Прежде чем я успеваю её остановить, она комкает письмо в руке и

швыряет в другой конец комнаты. Не знаю, почему я хочу поднять это

письмо. Я уже читала его, и его содержание совсем не похоже на