Сара Александер - Умение не дышать

– Отец уехал в Сент-Лусию на сезон дайвинга. Проводит там какие-то инструктажи.

– Вернется? – спрашиваю я.

– Хорошо бы. Не могу же я один управляться с этой школой дайвинга всю жизнь. Но ему надо было место сменить, это я понимаю.

Я киваю. Наверняка мама хотела бы с Миком словом перемолвиться. И… я по нему скучаю.

– А мы на следующей неделе собираемся сплавать к тому затонувшему кораблю, в Лоссимут, – сообщает Дэнни. – Хочешь с нами?

Я к воде не подходила после своего «суицидального» погружения.

– Даже не знаю… – растерянно отзываюсь я. – Я так глубоко не могу опуститься.

– Да и не надо тебе так глубоко погружаться. Правда, до дна там сорок три метра, но корабль большой. Я считаю, что на такие объекты вообще лучше глядеть со стороны.

Может быть, он прав. А может быть, так было бы проще и легче.

– Я даже не поблагодарила тебя за то, что ты мне жизнь спас.

Дэнни хмурит брови:

– Это не я, по большому счету.

– А кто? Джоуи? В любом случае, вы оба там были.

– Практически, ты сама себя спасла. Мы только вытащили тебя из воды и отвезли домой. Ты молодец – отстегнула грузы. Но они дорогие, так что ты мне кое-что должна.

Дэнни ухмыляется, а я отчаянно пытаюсь вспомнить, как отстегивала грузы. Помню, что у меня было некое раздвоение личности – одна половина сражалась за жизнь, а вторая сдавалась, прощалась. Но я в упор не помню, как сбрасывала балласт. Видимо, это сделала моя третья половинка.

– В общем, ты подумай насчет Лоссимута. Вода там просто неземная.

– Подумаю, – обещаю я, и мне вдруг мучительно хочется вернуться в воду и ощутить открытое пространство вокруг себя, ощутить силу своих ног и давление в легких в те мгновения, когда я рвусь к поверхности.

Я думаю обо всех тех людях, которые плыли на этом обреченном корабле. Куда они направлялись, как выглядели. Что они чувствовали, когда корабль тонул. И где они теперь.

Самый ужасный сеанс семейной психотерапии – тот, во время которого я признаюсь всем в том, что это я велела Эдди плыть к дельфинам. К концу сеанса я остаюсь в кабинете психотерапевта одна. Дольше остальных задерживается мама, но потом уходит и она, чтобы найти Диллона. Я гадаю, окончательно ли теперь испорчены наши отношения.

Я говорю об этом во время моих личных встреч с психотерапевтом. Вообще, я в последнее время столько всего наговорила, что боюсь, как бы у меня голос не сорвался. Мой личный психотерапевт, которого зовут доктор Джонс, говорит мне, что для того, чтобы пережить подобные ситуации и справиться с ними, нужно время. И только он говорит мне, что, если бы я не отпустила руку Эдди, нас обоих завертело бы в водовороте.

– В прошлом у тебя были сложные отношения с отцом, потому что ты считала, что он тебя предал.

– Да.

– А теперь, когда вскрылись новые обстоятельства, ты, наверное, думаешь, что тебя предала мама?

Я киваю. Но я не могу сказать об этом словами. Мне нравится доктор Джонс. Он говорит немного, а потом дает мне возможность самой делать выводы.

– Как вы думаете, у нас когда-нибудь получится нормальная семья? – спрашиваю я.

– А какова, на твой взгляд, нормальная семья? – отвечает мне вопросом доктор Джонс.

Я молчу, потому что не знаю. Для нас нормально хранить тайны и чувствовать себя виноватыми из-за Эдди. Наверное, впервые любой из нас подумал об остальных.

В первый день нового года я беру сделанный мной парусник с верхней полки шкафа. Кораблик покрылся тонким слоем пыли. Я бережно вытираю палубу тряпочкой. Моя модель потускнела, детали слегка расшатались. Отец находит клей и подправляет дефекты.

– Пожалуй, теперь хорошо, папа.

– Да, пожалуй.

Он осторожно покачивает кораблик. Так здорово, что отец снова дома – даже при том, что он приходит только на какое-то время.

Диллон рисует на борту парусника крупными витыми буквами: «Эдди». Последнюю букву он снабжает парой завитков, а еще рисует маленького дельфина. Получается просто здорово.

Мы вчетвером стоим вокруг кораблика. Всякий, кто заглянул бы в окно нашей кухни, мог бы подумать, что мы совершаем какой-то странный ритуал. В каком-то смысле, так и есть.

– Ну вот, а теперь финальный штрих! – восклицает Диллон и порывисто наклоняется к столу. Он долго ждал этого момента.

Моторчик легко прикрепляется к модели корабля и издает тихое жужжание, когда Диллон нажимает кнопку на пульте. Он негромко смеется, радуясь тому, что моторчик работает.

Мама и Диллон не едут с нами на лодке, которую отец взял напрокат у Дэнни. Диллон говорит, что он предпочитает добраться вплавь, а мама отказывается, потому что ей страшно. Плыть Диллону она не разрешает, и они вдвоем остаются на берегу.

– Кто-то должен на берегу остаться, – объясняет она. – На всякий случай. Вдруг что-то случится. Кто-то же должен вызвать береговую охрану.

Она говорит, что это шутка, но в глубине души я понимаю: она до сих пор боится.

Вместо того чтобы отплыть из бухты, отец привез моторку на прицепе на Ханури-Пойнт, и мы уходим в море от пляжа, около которого пропал Эдди.

Диллон вручает мне пульт и говорит, чтобы я его не уронила.

И вот на воде остаемся только мы с отцом. Он садится на весла и гребет. Так мы проделываем весь путь до буйка. Работая веслами, отец пыхтит и кряхтит – начал стариться, наверное, – а я думаю, что могла бы грести, даже не дыша. За десять минут, пока мы добирались до места, я сделала вдох всего два раза. Значит, теперь я легко могу задерживать дыхание дольше чем на четыре минуты.

Несколько минут мы молча сидим в лодке и смотрим на берег. Я едва различаю синее пятно – мамин плащ. Не могу понять, почему она до сих пор носит его. Наверное, пока не в силах с ним расстаться. Они с Диллоном стоят рядом. Маяк отсюда кажется совсем маленьким, а его черная башенка кажется грозовым облаком, нависшим над Ханури-Пойнт. Я вынимаю из кармана куртки маленький красный камешек и кладу его на палубу кораблика, поверх подушки из свежей сосновой хвои, собранной мамой.

– Что это? – спрашивает отец, указывая на камешек.

– Это яшма, – говорю я. – Очень редкий минерал.

Целую кораблик и опускаю его на воду. Он покачивается, но вскоре выпрямляется.

Диллон сказал, что заряда батарейки хватит метров на двести, поэтому я держу палец на кнопке пульта до тех пор, пока парусник не скрывается из виду.

Набегают тучи. Капли дождя оставляют мокрые пятнышки на моей куртке. Отец вынимает из кармана пачку сигарет.

– Что ты делаешь? – говорю я, и мне самой странно, откуда в моем голосе такие начальственные нотки.

Отец стыдливо смотрит на меня, прикуривая сигарету.

– Маме не говори, – просит он.