Анастасия Савицкая - Неприкосновенное сердце

Я поняла, что он говорил о таксисте и замолчала. Мои руки тряслись от страха, и я надеялась, что мне помогут. Не знаю кто, и не знаю как, но я хотела, чтобы это закончилось.

— Если ты сделаешь хоть что-то, что мне не понравится, я убью ее, — прорычал Алекс, забирая ключи из моей куртки. — Клянусь тебе, убью!

— Не трогай ее, — пыталась я сдержать слезы. — Дай я выведу ее. Пусть она не видит этого.

Он открыл дверь и толкнул меня внутрь. Достав веревку из куртки, он снова толкнул меня на стул, связывая руки и ноги, и ушел в спальню Оливии. Боже, как я не хочу, чтобы Оливия это видела. Я не хочу, чтобы что-то изменило ее. Не хочу, чтобы в ее сердце пылала ненависть к кому бы то ни было. И не хочу огня, который никто больше не сможет погасить внутри ее.

— Я позвонил Адаму, и он теперь знает, что вы тут, — вернулся он, держа за руку мою дочь. — Теперь у него есть повод делать все быстрее.

Оливия смотрела на меня перепуганными глазами, и я лишь качнула головой, понимая, что этот день запечалится в ее памяти. Она села на диван, и Алекс, кажется, не обращал на нее внимания.

— Ты неплохо устроилась тут. И знаешь,— засмеялся он. — Я и правда скучал по тебе. Тот, с кем ты живешь, испортил мои планы. Тебе всегда нравились тираны и узурпаторы.

— Нет! — крикнула я. — Он не такой, как ты! Он добрый и понимающий! Он — не ты! Он совершенно не похож на тебя!

Алекс подошел ко мне и ударил по лицу. Снова. Потом еще раз. Его улыбка была такой озлобленной, и он почти плевался ядом. Я чувствовала вкус крови и пыталась отвернуть голову, чтобы Оливия не видела этого.

— Я сказал тебе заткнуться, — затем он перевел взгляд на Оливию. — Детка, ты знаешь историю?

— Не трогай ее, Алекс, — текли слезы с моих глаз. — Пожалуйста, не трогай.

— Как думаешь, почему Донна забрала тебя?

— Она меня любит, — ответила моя девочка, и я улыбнулась сквозь слезы.

— Да, ты ведь ее дочь.

— Оливия, — смотрела я на нее. — Помнишь, я тебе говорила цитату одного автора?

— Какого? — видела я в ее глазах страх.

— Марка Леви. Он говорил не забывать свои мечты, ведь они станут двигателем твоего существования, и от них будут зависеть вкус и запах каждого утра.

— Почему ты делаешь Донне больно? — перевела она взгляд на Алекса. — Тебе нравится, когда она страдает?

Он достал скотч и заклеил мой рот. Я чувствовала себя снова такой беспомощной. Теперь Алекс сможет вселить в ее такое чистое сердце первую ненависть и недоверие. Он будет говорить, ведь он упертый, как баран, и будет говорить даже сам с собой, чтобы просто сделать мне больно.

— Она родила тебя семь лет назад, а потом отдала. Признаю, родители из нас обоих были бы не очень, и ты жила в другой семье. А потом твоя мамочка решила сбежать от меня, ну и от тебя заодно, — перевел он взгляд на меня и отклеил немного скотча, чтобы я могла говорить. — Скажи, что я прав, Донна.

— Ты сильная, Лив, — смотрела я на нее. — Ты ведь моя дочь, и я очень тебя люблю.

— Скажи! — закричал он.

— Пошел ты.

Я была уверена, что это были бы последние мои слова, но голос за дверью, который, я знала, тут ради нас, почти успокоил меня.

— Если ты хоть пальцем тронешь ее, я убью тебя! — закричал Адам. — Клянусь Богом, я убью тебя!

Мои руки болели от веревок, лицо — от ударов. Слезы текли с моих глаз, но все о чем я думала — Оливия. Алекс достал пистолет из кармана и выстрелил в потолок. Оливия закричала от страха и начала плакать. Я чуть сама не разрыдалась от радости, когда услышала голос Адама. Я была благодарна ему, что он все равно пришел за нами, когда у нас с ним все было не гладко. Я часто заморгала, чтобы скрыть снова навернувшиеся на глаза слезы.

—Ты пугаешь ее, идиот! — была я в ярости. — Выпусти ее.

— Не делай резких движений, Майколсон, — ответил Алекс. — Иначе я убью их обоих.

— Обними меня, Оливия, — потребовала я, смотря на свою дочь. — Иди ко мне.

Алекс схватил ее и наставил пистолет к ее виску. Я почти задохнулась от боли. Моя девочка. Мой ребенок. Она столько пережила, и я снова подвергала ее опасности. Я хочу, чтобы мы смогли забыть все это, если оно когда-нибудь закончится. Алекс подошел к двери и открыл ее, все еще держа моего ребенка на прицеле. Когда он вернулся, Адам ворвался в квартиру и остановился как вкопанный, смотря на меня.

— Сделай то, что я тебе говорю, — сказал Алекс. — А они пока останутся со мной.

— Я достану деньги, — зарычал Адам. — Я принесу тебе все, но отпусти их. Ты пугаешь Оливию.

— Принесешь, но я хочу, чтобы ты сделал то, что сорвал мне. Я уже дал тебе инструкции, и мое терпение на исходе.

— Пожалуйста, Адам. Не делай этого, — прошептала я. — Что бы ты ни задумал. Не вреди никому.

— Я люблю тебя, Ди, — смотрел он на меня, и я видела вину в его глазах. — Я часть тебя, но я — не ты, и не могу пожертвовать тобой.

— Иди, Майколсон, — перебил нас Алекс. — У тебя есть час.

— Заткнись!

— Знаешь, — наклонился он ко мне, вдыхая запах моих волос. — Ты всегда была единственной, кто мог заткнуть меня и еще дышать, оставаясь в живых.

— Если у нее будет хоть одна царапина или пойдет насморк, я тебя убью, — крикнул Адам со всей свирепостью.

— Адам, — прошептала я, смотря на него с мольбой.

— Донна, ты же знаешь меня, — усмехнулся он, и улыбка не коснулась его глаз. — Все будет хорошо. Я спасаю тех, кого люблю. И если при этом придется пожертвовать посторонними, это меня не остановит.

Как же я скучала по нему раньше. Мария Парр сказала, что скучать по кому-то — самое прекрасное из всех грустных чувств. Я ушла от него столько лет назад, но это не помогло. Я не хотела, чтобы Алекс был в моей жизни или жизни Оливии. Я не хотела, чтобы он знал, где она, как у нее дела. Не устраивал никаких свиданий и даже не рассмотрел цвета ее глаз. Всего, чего я всегда хотела, это защитить своего ребенка. Это был конец только для меня, судя по всему. Эту историю Алекс никогда не хотел заканчивать, и он не смог оставить, живя с желанием довести все до конца. Так тяжело, наверное, уходя, действительно уйти.

— Почему ты ушла? — посадил Алекс Оливию на диван, когда Адам ушел. — Я ведь действительно любил тебя. И хотел только, чтобы ты любила меня в ответ.

— Это не правда, — смотрела я на него с презрением. — Ты ждал от меня чего угодно, но не любви. Ты ждал преданности, покорности и самопожертвования. Ты винил меня в беременности.

— И что бы мы делали?

— Ты видишь ее? — засмеялась я фальшиво. — Ты видишь эту девочку? Как ты можешь не любить ее? И, знаешь, — вздохнула я. — В этой жизни я устала извиняться. Я устала любить того, кто настолько изуродован, что я больше не вижу в нем человека. И моей любви тебе никогда не было достаточно.

«Если вдруг исчезла почва из-под ног, это еще не значит, что все пропало — вполне возможно, жизнь взяла вас на руки». Джулианна Вильсон.