Клари Ботонд - В садах чудес

— Сладостное абсолютное Познание снизойдет на тебя, как только ты развернешь свиток Познания и прочтешь слова Познания. Свиток этот далеко, в море. Муж твой может его добыть для тебя!

Ахура чувствовала, как зачаровывают ее этот голос, это ужасное отражение. Усилием воли она заставила себя распрямиться. И с испугом осознала, что стоит на берегу голубого пруда. Не было ни комнаты в домике, ни старухи и ее дочери. Ахура поняла, что ее морочили злые духи. Она побежала и, лишь увидев знакомых садовников, успокоилась. Но слова о свитке Познания запомнились и она никак не могла подавить в себе мучительное желание увидеть свиток, прочесть таинственные слова. Как ей хотелось попросить Марйеба добыть этот свиток, но она знала, чувствовала, что Марйеб откажет…

— Интересно, — тихо заговорил Сет Хамвес, — странная девушка и ее мать сказали Ахуре свои имена? То есть, это большого значения не имеет, но мне хотелось бы знать.

Йенхаров внимательно посмотрел на старшего брата.

— Да, — ответил Бата и усмехнулся. — Девушку звали Лия, а ее мать — Алама.

— Они и меня пытались сбить с пути, — сказал Сет Хамвес. — Алама — старый злой дух, а девушка, которую она выдает за свою дочь, вовсе и не дочь ей, да и не человек вовсе. Это всего лишь кошка. Злой дух Алама преображает животное в человека, потому что умеет вложить в то, что можно назвать сознанием животного, сильные человеческие чувства, оставшиеся как бы без хозяина после смерти того, кто эти чувства ощущал, испытывал. Как правило, это чувства женские. Они странным образом преобразуются в человеческом существе, возникшем из животного. Думаю, существо это искренне считает себя человеком или духом, и не подозревая о том, что оно всего лишь животное, околдованное злым духом. Мне кажется, это мое предположение верно.

Бата согласился с предположением Сета Хамвеса…

Пауль ощутил какую-то неприятную тревогу. То, что говорил Сет Хамвес, имело прямое отношение к жизни Пауля Гольдштайна, Пауль это понял. Но пока только это, ничего более…

— Ахура честно призналась мне, зачем она вызвала меня, — во взгляде Баты выразилась тоска. — Конечно, Ми очень хотел возобновить нашу дружбу, но и Ахура напоминала ему обо мне, говорила. И теперь она просила меня, чтобы я попытался уговорить Ми отправиться за свитком Познания. И дальше… Должно быть, вы полагаете, что я сразу согласился. Но нет. Я сказал Ахуре, что сам говорить с Марйебом о свитке не стану. Пусть она заговорит при мне, тогда я поддержу ее.

— Прости, Бата, — Йенхаров чуть приподнял кисть правой руки. — Я все думаю об этой Аламе. Давно ли она обитала на острове? Или она жила там всегда?

— Скорее всего, Алама смогла проникнуть на остров после смерти Атины, — предположил Бата.

— Тогда ты говорил об этом с Марйебом? — спросил Сет Хамвес.

— Нет, я не говорил. Он и сам все понял. Ахура заговорила с ним при мне. Она рассказала о старухе и ее дочери, о свитке Познания. Марйеб замкнулся, смотрел сурово. И тут я почувствовал, что желание Ахуры — не прихоть, не каприз. Да, это все были козни злых духов, но Ахура действительно страдала. Я видел суровое лицо Марйеба, понимал, что он должен отказать Ахуре, понимал, что так будет правильно, так будет лучше для нее самой, и не мог поддержать ее. Она уже не обращала на меня внимания. Она умоляла совсем по-детски, плакала. В ней не было никакой женской хитрости, она не задумывалась о том, что может показаться мужу надоедливой. Я глядел на нее с мучительной нежной жалостью и любил ее, кажется, даже более, чем прежде. И вдруг мне стало ясно, что и Ми испытывает к ней такие же чувства. Мы чувствовали вместе, как бывает люди вместе поют одну песню.

— Ми, — произнес я тихо. — Все безнадежно. Мы должны это сделать. Крылья судьбы уже над нами. Выбора уже нет, уйти, спастись уже нельзя.

Тогда заговорил и он:

— Я исполню твою просьбу, Ахура. Я верю, что и Бата будет с нами. Но прошу тебя об одном. Я хочу показать тебе тех, по наущению которых ты просишь меня. Если и тогда… Я исполню твою просьбу.

Ахура подняла на нас обоих свои милые глаза, полные слез. Она казалась ребенком, той маленькой девочкой, что танцевала когда-то в кругу старших подружек.

— Да, — прошептала она срывающимся от недавнего горестного плача голосом.

Ми нежно привлек ее к себе на грудь.

— Позови служанку, Ахура, — спокойно сказал он.

Он бережно расслабил объятия. Ахура оправила платье, вытерла глаза тонким платком и хлопнула в ладоши. Вошла тотчас служанка.

— Принеси зеркало, — велел ей Марйеб.

Вскоре девушка вернулась, держа обеими руками бронзовое, гладко отполированное зеркало. Марйеб приказал ей оставить зеркало и уйти.

Когда служанка вышла, Ми попросил Ахуру, а затем и меня посмотреться в зеркало. Затем он быстро повел рукой, резко, словно рубил воздух ребром ладони.

Мы думали, что увидим что-то страшное. И нам и вправду сделалось страшно, хотя и не так, как представлялось только что. Мы увидели темноту, черноту. Черная темнота клубилась облаком чуть в отдалении от нас. Это уменьшало наш страх. Но вот из черноты зазвучали громкие нечеловеческие голоса. Мужской и женский. Таким презрением к людям, таким издевательством звучали эти голоса, что были воистину нечеловеческими.

— Сла-а-достное, сладчайшее, а-абсо-о-лютное По-оз-нание! Бе-е! — гнусавил и блеял мужской голос.

— Ни-икак — хи-хи-хи — нельзя без э-этого! Хи-хи! — хихикал женский…

И тотчас все смолкло, тьма рассеялась мгновенно.

— Это они, — сказал Марйеб.

— Но я уже не могу, не могу. Я умру, — прошептала Ахура.

— Я исполню твою просьбу, — Марйеб распрямился величественно на сиденье деревянного стула, отделанного золотом…

Пауль вспоминал голоса, когда-то слышанные им в комнате Регины. Все было ясно. Возникало желание как-то действовать, спасаться, бежать. Но он и сам сознавал, что это всего лишь желание, не влекущее за собой никаких действий. Пауль сознавал, что его тело, тело Пауля Гольдштайна, сейчас не способно действовать. Паулю сейчас остается одно: следить за действиями Сета Хамвеса, жить его чувствами и мыслями…

— И Марйеб исполнил просьбу Ахуры, — продолжал свой рассказ Бата. — Поздним вечером того же дня две повозки двинулись по направлению к загородному храму Нуна. Я правил повозкой, в которой находилось все необходимое для жертвоприношения и ритуальной трапезы. В другой повозке сидела Ахура. Марйеб, стоя, чуть наклонясь вперед, легонько подгонял коней.

Подъехав к храмовой ограде, мы спешились, Марйеб велел нам ждать у ограды, а сам внес съестные припасы в храм и совершил жертвоприношение. Ведь он решался на богопротивный поступок и потому молил богов о милости, о прощении.