Ракета - Жизнь на двоих

— Я Марину Константиновну тут недавно встретил…

Не сразу понимаю, о ком речь. Потом все же вспоминаю. Марина Константиновна — работник социальной службы, которая в свое время оформляла документы на лишение родителей Сережи и Ани их родительских прав, а потом — приходила к нам — проверять, как живут усыновленные дети. Впрочем, ей уже с первого раза стало ясно, что с детьми полный порядок, их любят и всячески балуют. Какое-то время еще приходила к нам — больше для того, чтобы пообщаться с хорошими людьми и зарядиться позитивом, как мне кажется. Потом — перестала, у социальных работников лишнего свободного времени не бывает.

— Зачем ты с ней встречался? — удивляюсь.

— Случайно вышло.

Смотрю недоверчиво.

— Да правда случайно! На улице встретил…

Серега вздыхает.

— Так, Серый! Прекрати трепать мои нервы и быстро говори, что там тебе Марина Константиновна сказала?!

Сережка смотрит на меня совершенно несчастным взглядом.

— У этих… еще один ребенок родился.

Соображаю быстро.

— У твоих родителей?

— Биологических, — резко выделяет слово Сережа.

— Что еще?

— Ну, как и следовало ожидать… Год назад их прав лишили. Тимура… — он как-то по-особому произносит имя своего младшего брата, — в Дом Малютки забрали.

— Серенький…

— Он больной весь! Она же… пила, поди, не просыхая! Ей же по херу было, что беременная, что ребенка калечит!!!

Серега орет, у меня — мороз по коже.

— Что там у него, Сереж? Ты знаешь?

— Марина Константиновна рассказала. Слышит плохо. Не глухой, но плохо… слышит. Но это фигня. Там с почками что-то… серьезное. Инвалид он, вроде.

Страшно. Горько и страшно то, о чем говорит Сережка. Как же так можно…

— Лера… — всхлипывает вдруг Серый. Наш Серый — независимый, сам себе на уме, ехидный и вредный Серый — всхлипывает?! Поднимаю на него взгляд — слезы в его глазах. Да видела ли я нашего Серенького плачущим? По-моему, нет. — Лер, как ты думаешь?… Можем мы его… забрать? Дарина согласится?

Руки у меня дрожат, когда беру чашку с чаем. Надо успокоиться, эмоции не дают правильно соображать…

— Сереж… А ты почему мне об этом рассказал? Почему не сразу — Дарине?

Серый молчит. Отвернулся, тыльной стороной ладони оттирает слезы. Поворачивается ко мне.

— Я не могу… Если она не согласится… если она откажется, я не… Лучше ты. Спроси у нее, а? Пожалуйста…

Во второй раз оформить документы на опекунство оказалось гораздо проще — опыт у нас уже был.

А потом началась медицинская эпопея. Бесконечные поездки из клиники в клинику — и наши, и в соседних регионах, обследования, консультации.

Сурдологи нас обрадовали. Слух подлежит практически полному восстановлению — операция, реабилитация, специальное лечение и развивающие методики за пару лет восстановят слух если не на 100 %, то уж на 90 % — гарантировано. И что самое обнадеживающее — делают это все у нас в стране.

А вот нефрологи — зарезали без ножа. Инвалидность и сделать ничего нельзя. До скольки доживет? Как повезет, не знаем. Может, и долго. Трудное это было время. Ревели по очереди все. Но — не сдались. Великая вещь — Интернет и телемедицина.

Спустя три месяца с момента начала сбора информации мы точно знали — можно вернуть Тимку к полноценной жизни и забыть о проблемах с почками. Операция. Одна или, возможно, две. В Германии. Очень дорогостоящая.

Что такое деньги? Лишь возможность. А у нас она была. Ни сомнений, ни дискуссий. Продали твою Эскаладу — не ту, на которую в свое время покушался Серый, а другую, уже следующего поколения. Взяли кредит в банке. Для того они нам и даны — эти возможности, чтобы их использовать.

Единственный момент, который у нас вызвал горячие дискуссии — кто поедет. Учитывая, как ты реагируешь на детские болячки, отправлять тебя с ребенком, которому предстоит серьезная операция, реабилитация и лечение, на несколько месяцев (от полутора до трех, как говорили немецкие врачи) в другую страну — самоубийственно.

С другой стороны, как раз в этот период мне предложили должность заместителя главного редактора. И деньги, и престиж, и амбиции… Чушь какая, честное слово.

— Ты не поедешь.

— А ты там сдохнешь.

— Справлюсь.

— Дарина!?

— Сорок пять лет уже Дарина. Это не обсуждается.

— Иди ты в ж*пу! Все обсуждается!

— Лера, второго шанса не будет. Нельзя отказываться от такого предложения.

— Ты так говоришь, как будто у тебя нет работы.

— Договорюсь как-нибудь.

И ведь договорилась. Измором, шантажом и давлением на совесть, но! добилась того, что тебе дали отпуск на три месяца. Для лечения ребенка. Более того, так впечатлила свое начальство, что тебе даже выделили финансовую помощь. Целых пять тысяч долларов. На фоне того, сколько стоило лечение в Германии — слезы, но лишними эти деньги не были, отнюдь.

Ты уехала. Я осталась.

Спасалась работой, благо, на новой должности ее навалилось много. Домашнее хозяйство — уборка, стирка, глажка, готовка — все безропотно взвалили на себя Серый с Анькой.

Мы звонили тебе по очереди. С утра, первая — Анечка. Пыталась зарядить тебя позитивом, рассказывала все подряд — про дела в школе, про соревнования по танцам, про погоду, про то, что готовил вчера Сережка на ужин, и как у него пригорела гречка. Днем звонил Серый. Основная тема разговоров — грядущее поступление на физический, подготовительные курсы в университете, рассказывал и расспрашивал про преподавателей. А вечером, перед сном — я. Слушала тебя. Подробный рассказ с обилием медицинских подробностей. Выученные тобой немецкие слова. Истории других детей в клинике.

Не знаю, на чем ты там держалась. Ты потом сказала — на наших звонках. Если бы не они…

Первая Тимкина операция. Первая реанимация. Ты в первый раз — плачешь. Я смотрю на твою русую макушку в окне Skype и не знаю, что тебе сказать. Как помочь.

Начинаю беспорядочно рассказывать тебе о проблемах, свалившихся на меня на новой должности. Ты постепенно втягиваешься в разговор, переспрашиваешь, начинаешь давать советы. Я тебя поддразниваю. Слегка, но улыбаешься.

Держись, Даря, держись. Мы справимся. Должны.

Все-таки понадобилась вторая операция. Вторая реанимация. Ты уже не плачешь.

С замиранием сердца ждем контрольных исследований — УЗИ, томография. И твой звонок вечером. И одно только слово: «Живем».

Ревем, обнявшись, втроем. Живем.

Немецкие врачи задержали вас еще на месяц — реабилитация, интенсивная терапия. Ты все чаще улыбаешься. Рассказываешь, что вы с Тимкой подсели на футбол, в курсе всех матчей и интриг в «Бундеслиге». И что болеете — уже только по-спортивному — за Мюнхенскую «Баварию». Еще бы, ведь именно мюнхенские врачи подарили Тимуру вторую, полноценную жизнь. Сам Тим разговаривает на чудовищной смеси русского и немецкого — дети интуитивно быстро осваивают чужие языки — ведь им же надо как-то играть друг с другом.