Ракета - Жизнь на двоих

Ты опускаешься? Падаешь? Нет, ты рушишься, обрушиваешься на колени, на пол, рядом, лицом — мне в колени, руками — мне за спину. И я чувствую, как тебя колотит, сотрясает крупная дрожь. Мое ледяное давешнее спокойствие превращается в ледяной же ужас. Что с тобой, Даренька? Дрожащими пальцами — в твои волосы, погладить тихонько. Как же тебя… Трясет, как в ознобе…

— Даря… Дарюшка, что такое? — плечи под моими руками ходят ходуном. — Ты плачешь?

Поднимаешь голову. Медленно. Глаза твои блестят, но слез нет. И губы… губы двигаются. Ты пытаешься что-то сказать. Но… губы двигаются, но ни слова с них не срывается. Мне становится страшно.

— Даря? Что ты хочешь сказать?

Ты неожиданно всхлипываешь. И говоришь, хрипло:

— Неужели ты думаешь, что я… — голос пресекается, ты сглатываешь, пытаешься продолжить, — что я… — опять пауза. Резко выдыхаешь, делаешь еще одну попытку: — Что я… — Губы твои начинают дрожать.

Боже мой, Даренька, что с тобой? И со мной что, заодно? Бьет та же самая дрожь. Подношу пляшущие пальцы к твоей щеке.

— Даря…

Перехватываешь мою руку, прижимаешься к ладони губами. И — как будто это придает тебе сил, произносишь на одном дыхании:

— Неужели ты думаешь, что я… хотя бы на одну минуту… на одну секунду… на одну… миллисекунду… на один гребаный миг… переставала любить тебя?! Все эти десять лет… каждую секунду… минута за минутой… час за часом… месяцы… годы… Я не переставала любить тебя!!!

Ты снова падаешь лицом мне в колени. И плачешь. Теперь — совершенно точно плачешь.

И по моим щекам текут слезы. И пустота в груди. И одна мысль в голове: «Вот ведь дуры… Даром что с высшим образованием обе, одна физик, другая — филолог. А как до главного дошло — просто непроходимые дуры…».

Ну не могу я так сидеть… Когда ты ревешь у меня на коленях. Неправильно, нельзя так. Попытка приподнять тебя за плечи проваливается — ты никак не хочешь расставаться с моей насквозь уже промоченной тобою шелковой юбкой. Тогда — чуть приподнимаюсь сама, ногой отпихиваю стул. Опа-на — и я уже на полу рядом с тобой.

— Даря…

Тебе приходится поднять голову. Красотка моя зареванная… Сама, наверное, не лучше…

— Дарюшка… — не могу удержаться, пальцами по твоей щеке, как тогда, перед нашим первым поцелуем, помнишь?

— Лер, — накрываешь мою ладонь своей. Голос твой хриплый, но неожиданно — твердый. — Ты же понимаешь?..

— Я до фига чего понимаю, Дарь… — я тихонько глажу кончиками пальцев твою скулу, а ты — тоже кончиками пальцев — тыльную сторону моей ладони.

Смотришь мне в глаза.

— Я теперь тебя никуда не отпущу. И никому не отдам, — руку мне на талию, притягиваешь ближе. И рычишь сердито: — Твой муж идет на х*й!

— Уже ушел, считай, — усмехаюсь. Сколько можно реветь, в конце-то концов. — Через неделю забираю документы о разводе.

В голову вдруг молнией врезается мысль. Сейчас ты скажешь: «Так вот почему ты пришла ко мне, Лера? Муж тебя бросил, так ты про меня вдруг вспомнила?». Не успеваю испугаться — ты обнимаешь меня, крепко, как раньше, прижимаешь к себе. И бормочешь что-то, подозрительно похожее на «Спасибо тебе, Господи». Не поминай имя Божье всуе, Даря…

Картина со стороны, должно быть, сюрреалистическая. Две прилично одетые зареванные женщины сидят, обнявшись, на полу модного кабинета, обставленного в стиле «хай-тек». Под моей щекой — твое плечо, рукой тихонько глажу по спине. И поэтому — сразу чувствую, как ты вздрагиваешь, напрягаешься. Отстраняюсь, чтобы увидеть — ты смотришь куда-то мне за спину. Практически — с ужасом. Оборачиваюсь. Ну, конечно, часы…

— Дарь? Что? Дела? Встреча?

Между бровей — страдальческая морщина.

— Видеоконференция через десять минут. С американцами… и японцами.

— Ох… что же мы… — неизящно, но быстро встаю с пола, подаю тебе руку. — Вставай. Давай-ка тебя в порядок приводить быстренько. Ты же… вон, тушь вся размазалась…. Где у тебя косметичка?..

— Лера-а-а-а… — предупреждающе.

— Ну, надо же привести тебя в порядок? — достаю из сумочки платок. — Дай-ка я…

Перехватываешь мою руку.

— Лер, а ты?..

— Я подожду. Столько, сколько нужно.

Отрицательно качаешь головой. Подходишь к столу, из недр его достаешь сумку, из нее — связку ключей со звоном на стол. Трубку снимаешь, звонишь человеку со странным именем «Макарыч».

— Так, Лер, — берешь со стола ключи, — у тебя вещи где?

— На вокзале.

— Значит, так. Серебристый Camry. Гос. номер… — чиркаешь что-то на бумажке. — Водителя зовут Павел Макарович. Съездишь с ним на вокзал за сумкой. Потом — ко мне домой. Макарыч адрес знает. Вот ключи. Это — верхний замок. Этот — нижний. Запомнила?

— Дарь, не надо…

— Не спорь со мной. У меня и так — времени в обрез. Паспорт с собой?

— Да, — отвечаю растерянно. Паспорт-то тебе зачем?

— Давай сюда!

— Зачем?

— Рабам паспорт не положен.

— Даря?!

— Быстро!

Вот ведь зараза… Ну хорошо… Достаю паспорт, подхожу близко, протягиваю тебе. Не глядя, отодвигаешь ящик стола, бросаешь паспорт в него. Рабам, говоришь?

Глаза в глаза. Губами едва касаюсь губ.

— Леркаа-а-а-а-а… — со стоном выдыхаешь ты. — Пять минут… — отчаянный взгляд на часы, но рукой уже обнимаешь меня, прижимая к себе, голову наклоняешь и … Коротко целую в губы, дергаясь от этого как от удара током, но умудряюсь вывернуться из твоих рук.

— Это чтобы ты не слишком затягивала там… свою видеоконференцию.

Быстро хватаю со стола ключи, бумажку с номером машины и — ходу из твоего кабинета. Но еще успеваю услышать, как ты… Ты научилась очень витиевато ругаться, Дарька! Всего пять минут назад мы рыдали в объятьях друг друга, а теперь ты уже кроешь меня на чем свет стоит. Как же мне этого не хватало, любимая …

Макарыч выловил меня сам. Если бы не он — я бы еще долго искала на огромном паркинге перед офисом нужную мне машину. Макарыч — представительный седой мужчина лет пятидесяти пяти.

— Валерия Николаевна?

— Да, — стараюсь говорить уверенно, при этом отнюдь не уверенно себя чувствуя — макияжу нанесен непоправимый урон, шелковая юбка измята и мокрая.

— Прошу. Машина вот тут, недалеко.

Передо мной даже дверь машины открыли.

— Куда едем?

— Сначала — на автовокзал.

Машина большая и комфортная. Ехать нам не близко. И у меня есть возможность наконец-то передохнуть и собраться с мыслями. А точнее — в полной мере осознать то счастье, которое на меня обрушилось. Попытка осознать приводит к тому, что начинаю улыбаться как идиотка. Ничего не могу с собой поделать. Мне плевать на испорченный макияж, лохматую голову, мятую и мокрую юбку и идиотскую улыбку во все лицо. Это все — полная чушь, потому что… Моя любимая снова со мной!!! Отворачиваюсь к окну, прикусываю губу. Хочется улыбаться, смеяться, хохотать во весь голос! Обнять все человечество разом, в крайнем случае — ближайшего представителя в лице Макарыча. Но — нельзя, не поймет, не оценит, да и чревато аварией.