Наталья Ермаковец - Отражение в глазах

Егор снова замолчал, потом вдруг подвинул к себе бокал Тани и торопливо сделал несколько глотков. Она же взяла салфетку и стала медленно протирать вспотевшие ладони, палец за пальцем.

— Так вот, Олег Рыжов… — Рука Княжева наклоняла уже пустой коктейльный стакан из стороны в сторону, и по стенкам скользили снежно-молочные язычки. — Он предложил здесь встретиться, поговорить. Но, к его чести, не стал долго тянуть, что-то выдумывать, а сразу попросил денег. Всего лишь.

— И вы отказали? — она не удержалась от вопроса.

На стол упала белесая капля.

— Нет, дал. — Егор отставил бокал. — Когда увидел его глаза, сразу дал. Он ведь не для себя просил, а для жены… Знаете, странно чувствовать себя чуть ли не богом. От одного несложного движения, — он сделал жест, будто вытаскивает что-то из внутреннего кармана пиджака, — зависит жизнь человека… Не много не мало, а «кошелек или жизнь». И ведь сколько раз уже слышал подобные просьбы, а вот до сих пор не могу привыкнуть. И не у всех же настоящая беда, например, болезнь, от которой никуда не деться. Кто-то попадает в истории по собственной глупости, а разруливание почему-то сбрасывают на меня, по сути совершенно постороннего человека. Они вляпались, а мне разгребать. И никому нет дела, что, пока со всем разберешься, часть боли, грязи перейдет на тебя. Мерзко…

Привычный и уютный образ уверенного в себе шутника исчез.

— Ну, так, может, лучше не встречаться больше ни с кем?

— Пробовал. Тогда еще хуже. Осознавать, что мог помочь, а не захотел. А он умер. Или повесился. Пришел домой и повесился. На крюке от люстры из-за того, что ты не оплатил его карточный долг. Вот так просто.

Егор вздохнул и закрыл глаза, словно вместе с монологом ушли последние силы. От него расходились почти осязаемые обреченность и тоска. Срочно, надо его срочно выдернуть из этих переживаний, сказать что-то ободряющее.

Но вместо этого у Тани вырвалось:

— Моя мама умерла от онкологии. Она всегда скрывала от меня, когда что-то болело, тихо пила какие-то таблетки и молчала, чтобы не расстраивать. А потом за пару месяцев… И все… — Мятая бумажная салфетка спланировала под стол. — Больше всего я жалею, что не ходила ни к кому на поклон, не попыталась ей помочь. Да я даже ничего не замечала!.. — и Таня шумно задышала ртом.

— Давно? — Егор моментально поднял голову и накрыл своей рукой ее пальцы, безостановочно чертившие на столе круги.

Таня правильно поняла его обрубленный вопрос и облизнула пересохшие губы.

— Полгода…

«Полгода. Шесть месяцев. Сто восемьдесят три дня. А до этого несколько сотен мучительных часов, когда понимаешь, что можно только смотреть на запавшие тусклые глаза, на тонюсенькую кожу с выпирающими венками. Только смотреть и мысленно просить не оставлять тебя. Трусливо, эгоистично просить, хотя лежащий перед тобой самый дорогой человек непрерывно стонет от боли, и ты знаешь, что уход станет для него избавлением. Для него, но не для тебя».

Вдруг Таня ясно осознала, что, несмотря на попытки дистанцироваться, они с Княжевым все равно сидят, касаясь плечами и бедрами, совсем близко друг к другу. Вероятно, чтобы слова не потерялись в грохочущей назойливой музыке. И впервые при мысли о маме ее не поглотило привычное отчаяние.

Она вытянула свою руку из-под широкой теплой ладони Княжева, кашлянула и вернулась к предыдущей теме разговора:

— А то, что к вам приходят и просят денег, — всего лишь обратная сторона состоятельности. С этим ничего не поделаешь. Но, может, вас утешит то, что очень многие люди совсем не нацелены на деньги других. Правда, они не афишируют это, а молчание всегда не так заметно в общем хоре голосов. — Таня вытащила из-под стола спрятанную сумочку. — Извините, я пойду. Завтра рано вставать.

— Я вас провожу. — Егор тоже встал и застегнул пиджак на одну пуговицу. — И не возражайте. Уже поздно, вы же сами сказали. Не стоит ходить одной, мало ли что.

Таня не успела ничего возразить, как он подхватил ее под локоть и решительно увлек за собой в сторону гардероба.

На улице похолодало. Воздух стал настолько ледяным, что, казалось, взмахни молотком — и на асфальт посыплются мелкие льдистые кусочки. Хорошо еще, что не было ветра, иначе в своем нарядном, но тонком пальто она замерзла бы сразу на крыльце развлекательного центра.

Зубы Тани начали выбивать стыдливую дробь, которая усилилась, едва Егор потянул ее к припаркованной недалеко машине цвета графит. Немного дутые формы и решетка между хищноватых фар, словно приоткрытый акулий рот, вызвали в памяти красивое слово «Мазерати» и завистливые стоны многих офисных работников. Но Таня не разбиралась в машинах, ей было все равно, на чем передвигаться. Однако откуда-то появившаяся напористость Княжева смущала, и она покачала головой на приглашение сесть. Не то чтобы ее никогда не подвозили. Глупости. Конечно, подвозили, тот же Ромка, например. Но одно дело друзья и совсем другое Егор Княжев. Она боялась, что в салоне автомобиля сотрется очередная граница между некой Татьяной Вышковец и владельцем крупной компании. Боялась и одновременно желала этого.

— Татьяна… Евгеньевна, — чуть насмешливо произнес Егор и оперся на свою открытую дверь, — неужели вы думали, что мы поедем на такси или на автобусе? Поверьте, так быстрее и дешевле. Особенно в такую «душевную» погоду.

Автобусная остановка была за спиной. Интересно, сможет ли она туда добраться и не подхватить воспаление легких? Таня невольно дернулась. Заметив движение, Егор вздохнул и обошел автомобиль.

— Не знаю, что вас так пугает. — Взгляд Княжева уперся в ее сумку, и Таня ощутила, что сжимает пальцы с такой силой, что чуть потяни за ручки — и они оторвутся без малейшего усилия. — Временами мне кажется, что вы так и не вышли из подросткового возраста. Вот тогда стоило опасаться мужчин и не садиться в чужие машины. А сейчас это смешно, ей-богу, тем более со мной. Я просто отвезу вас домой. — Егор медленно перевел глаза на Таню, и лишь после этого она смогла ослабить хватку рук. — Вы выйдете и пойдете в квартиру. Одна. Надеюсь, это вас успокоило?

На порог развлекательного центра вывалилась шумная компания, и Таня обернулась. То ли студенты, то ли подростки-акселераты пустили две зажженные сигареты по кругу. Кто-то вспомнил один из последних шлягеров, и тут же все заголосили, сдабривая откровенную фальшь петушиными трелями в духе «Слышь, а я могу и третью октаву!».

Когда Таня снова посмотрела на Егора, его глаза утратили излишнюю решительность, а настойчивость перестала быть угрожающе агрессивной. Что ж, она честно попыталась отказать. Дальше упираться глупо. И Таня, кивнув, заняла место в автомобиле. Княжев тут же сел за руль и завел мотор.