Наталья Ермаковец - Отражение в глазах

— Итак, куда ехать?

— Домой, — обреченно выдохнула она и засунула руки в карманы.

— Тогда могу завезти вас только к себе домой, потому что свой адрес вы пока так и не назвали…

— А из резюме вы его не почерпнули? Там же была масса полезной информации… Что ж вы так?

— Я забыл, — Егор обезоруживающе улыбнулся.

— Сталелитейная, пять.

Что, ну что же так злит и раздражает ее в этой ситуации? Ведь вроде бы отношения с Егором сводятся к простому обмену новостями, любезностями. К работе, в конце концов. Но почему же ее подсознание нашептывает, что она была права, что каждая общая минута меняет отстраненность любой их встречи, меняет на что-то, пока не носящее названия? И от этой затянувшейся неясности ей неимоверно тяжело.

— Напишите эсэмэску подругам о том, что вы ушли. Наверняка они волнуются.

Точно. А она даже не подумала о такой мелочи. Вытащенный телефон сонно мигнул и все же согласился поработать. Останется только набрать удобочитаемый текст на аппарате с парочкой неработающих клавиш. Ну ничего, Света привычная разбирать ребусы. Мобильник бульканьем отрапортовал о выполненном задании, и Таня спрятала его в сумку.

В салоне стало тихо. Почему Егор не включит радио, чтобы заполнить хоть какими-то звуками липкое молчание? Но вместо этого Княжев заговорил:

— Хотите, расскажу одну историю? Она мне частенько приходит на ум, когда я за рулем. Одно из моих первых детских воспоминаний. — И, не дожидаясь одобрения, Княжев продолжил: — Как-то мы приехали в деревню к бабушке. Поздно приехали, вечером. Вокруг темнота, только впереди что-то светлое подрагивает, как горящий глаз. Я жутко испугался, в голову полезли всякие страшилки. Мне ведь тогда года три было…

Почему он замолчал? Забыл, что дальше, или намеренно сделал паузу, чтобы она мысленно нарисовала вихрастого мальчика на узкой тропинке, прижавшегося ко взрослым и следящего за ярким кругом?

— А оказалось, что это бабушка встречала нас с фонариком. Я потом шел за этим пятнышком, как котенок за бантиком: куда оно, туда и я. И с тех пор, когда думаю о бабушке, она почему-то всегда представляется окутанной легким светом. — Егор кашлянул. — После той поездки я долго радовался настоящим большим фонарям. Помните, дороги тогда не так освещались, как сейчас: то ли экономили, то ли просто не умели. И вот эти редкие фонари были для меня будто старыми друзьями, передающими привет от бабули. Теми, с кем и поговорить можно про что угодно, и помолчать удобно.

— А я боялась свою бабушку, просто до кишечных колик, — призналась Таня, сама от себя не ожидая подобной откровенности. — Она всегда держала себя генералом, ждала от нас беспрекословного повиновения и зычно покрикивала по любому поводу. Я вспоминаю ее очень редко и с неохотой.

Егор понимающе кивнул. Автомобиль притормозил на светофоре, и на дороге появилась хохочущая парочка. Парень обнимал подругу за плечи и одновременно что-то изображал, а потом и вовсе остановился чуть ли не посередине перехода. Девушка потянула его за рукав и кивнула на стоящую машину, но шутник опустился на одно колено и галантным жестом рыцаря предложил спутнице руку. Из невидимых ножен был извлечен призрачный меч, и воин поскакал на другую сторону дороги. Прекрасная дама держалась рядом, вероятно, оседлав второго скакуна. Разыгранная пантомима вызвала улыбку у Тани, Егор же весело мигнул фарами и выжал газ.

— Молодцы, ловят каждый момент и не боятся оказаться забавными, — спустя пару секунд добавил Княжев. — Люди вообще опасаются выглядеть смешно, словно это показатель слабости характера, мягкотелости, поэтому защищаются, кто как умеет: наглеют, хамят, громко хохочут.

— Вы тоже?

— Очень редко, и последнее время только с вами, — признался он. — Видите, рот не закрывается. Забалтываю смущение. Смешно сказать: взрослый мужик, генеральный директор, а рядом с вами как пацан.

— Школьник…

Усмешка Егора подтвердила, что он принимает определение. Машина повернула в Танин двор и ткнулась колесами в полуразвалившийся бордюр возле одного из подъездов. Щелкнул замок ремня безопасности, и Таня повернулась к Княжеву.

— Спасибо, что подвезли. В такую промозглую погоду на самом деле мало радости мерзнуть на остановке.

— И вам спасибо за вечер. С вами просто и очень уютно, к вам хочется возвращаться. — В тусклом свете салона глаза Егора неожиданно стали бездонными. — Знаете что? А давайте завтра поужинаем вместе.

Сердце Тани ухнуло куда-то вниз и, несмотря на сидение, докатилось до пяток. Неужели… неужели он в самом деле хочет?.. Возвращаясь на свое положенное место, сердце радостно толкало все подряд: колени, бедра, живот — ура, ура! Их восторженное дрожание прервала резкая мысль: «Забыла?! Ты забыла о своей ущербности?! Ну так я тебе напоминаю». И Таня тут же сникла, схватилась за ручку двери и лихорадочно дернула ее несколько раз.

— Извините, мне пора идти.

Наконец та распахнулась, и тут же ночной холод залез противными пальцами под ткань пальто.

— Хорошо, не завтра. В другой день. — Княжев тенью вырос перед торопящейся ускользнуть Таней.

— Егор Викторович, спокойной ночи.

Но, вопреки своим словам, она не ушла, а опустила голову. Под ногами на асфальте вилась, высвеченная яркими фарами, кривая трещина.

— Когда вы подниметесь в квартиру, пожалуйста, включите сразу свет. Вы ведь не захотите, чтобы я проводил вас, верно? А так буду хотя бы знать, что вы добрались без происшествий. Или у вас окна на другую сторону? Ну что вы молчите, Таня? Или, может?.. — Егор шагнул ближе.

Она неопределенно качнула головой и ринулась в подъезд.

Еще толком не проснувшись, она почувствовала влагу на щеке. Из-за моргнувших глаз слеза покатилась быстрее и скользнула к уху, неприятно пощекотав его. Значит, сегодня первое декабря. Этот безумный сон всегда начинал ей сниться с наступлением зимы, словно какой-то внутренний календарь переворачивал в ожидании листы и мгновенно оживлялся, прочитав заветные и страшные буквы. Декабрь… Надо не забыть проверить, осталось ли еще выписанное врачом снотворное. Тогда можно будет просто проваливаться в спасительную пустоту вместо того, чтобы бесконечно плакать во сне и отмахиваться от кружащихся детских лиц, падающих хлопьев снега, укрывающих все вокруг саваном…

Таня сжала виски и, подскочив к шкафу, судорожно перевернула фотографию на полке лицом к стене. «Прости, мама, но лучше это сделать сейчас, пока не навалились мысли еще и о тебе. Тогда я точно не справлюсь с болью». Так, а теперь распахнуть настежь балкон: пусть настоящий холод покроет сердце коркой льда и удержит страдания. Хотя бы до вечера…

Дрожа на сквозняке, Таня заставляла себя следить за пропархивающими на улице снежинками. Еще пять минут — и она закроет окно, умоется, оденется и выпьет чай. Во-от. Теперь надо потерпеть всего лишь три минуты, и будет не страшно заглянуть в зеркало, а день пройдет спокойно. Одна минута. Зачем она поджимает босые пальцы ног, как будто мысленно убегает отсюда? От самой себя не убежишь. Все, можно отвести взгляд от снега. Если бы она могла растопить его вообще…