Виктория Лангрейн - Сакура на краю вулкана

Даже не за окном, точно под ногами, лежало покрывало цвета самого мрачного обсидиана, который только можно отыскать у вулкана. И где-то в центре этого покрывала причудливыми узорами переплетались яркие огни её родного города. Их были сотни, почти тысячи, и они горели так ярко, что можно было различить силуэты зданий и улочек. Но эти едва уловимые очертания, как большая сверкающая капля, своим широким началом впадали в беззвездную вселенную: в спокойное иссиня-черное море.

- Зимой здесь, наверное, ещё красивее, – тихо произнесла Элин, когда услышала его шаги за спиной.

- Приедем и зимой.

В этом голосе больше не было чего-то такого, от чего, при их первой встрече, ей хотелось убежать. Оставалось только обещание. А обещания Тадеуш выполнял.

Адалина обернулась слишком резко для того, чтобы неожиданно чуть не влететь носом в мужчину, но его реакция предотвратила столкновение. Думая о её неприязни к прикосновениям и придерживая девушку за хрупкие плечи, Тадеуш почувствовал, что она дрожит. С неприятным привкусом огорчения, он собрался убрать руки, но тут же ощутил, как что-то теплое коснулось груди.

- Ужас, я рядом с тобой всегда такая неуклюжая, – донеслась приглушенная смехом фраза. – Чувствую себя глупой.

Он видел только светловолосую макушку головы, чья обладательница так доверчиво уткнулась лбом в его рубашку. А под этой рубашкой учащенно гремело сердце.

- Значит дружба, Элин? – Тадеуш говорил негромко, но в голосе его можно было уловить тона на порядок ниже, чем обычно.

Он впервые назвал её так, потому в груди что-то безудержно сорвалось на бег, а на губах расцвела неуловимая улыбка. Что она должна теперь ответить? Сказать, что боится всего на свете: людского мнения, плаванья в море, жестокости? Но его не боится. Только немного смущается и все больше хочет прикоснуться тонкими пальцами к загорелой коже там, где начинаются острые линии шеи. Или рельефно вырисовываются тугие мышцы пресса.

Совсем недавно они ехали по длинной трассе в полном молчании. За окном его машины, чья идеальная форма не позволяла отвести взгляд зеленых глаз, проплывал тот же ночной город. Автомобиль несся все быстрее, взбирался все выше по пустынной дороге, а огни на покрывале обсидиана мрачно и притягательно заставляли девушку замирать. Элин и не подозревала, что ей до влюбленности понравится вид города ночью, такой темной, как эта.

Когда картина из мириад городских звезд скрылась за поворотом, а машина плавно стала сбрасывать скорость, Элин поняла, что совсем не чувствует неловкости. Мерный гул мотора был единственной мелодией, которая мешала их молчанию наедине. Казалось, что только оно и уместно все те двадцать с половиной минут поездки. Будто что-то происходило в том тесном пространстве между двумя молодыми людьми, но происходило так незаметно, словно и вовсе не существовало. Но это что-то определенно было, так как Адалина ощутила его потерю, когда вышла из машины и услышала грозный лай собак.

Девушка наблюдала за тем, как Тадеуш касается шерсти двух огромных бурых зверей, чьи морды доставали ей до талии. Они с дикой радостью принимали краткие поглаживания хозяина и с удовольствием пачкали своими грязными лапами его рубашку. Но безумное счастье резко сменилось настороженным рычанием, когда собаки почуяли движение со стороны незнакомого гостя. Элин опасливо замерла, дабы не злить животных, но хватило одной жесткой команды: «Место», чтобы псы послушно отправились в свои вольеры. Молодой мужчина проводил их опущенные хвосты задумчивым взглядом, а после обратился к Адалине, сообщая, что она может подождать его в доме.

Из-за выключенных фонарей, девушка не видела фасада здания, в которое вошла, но интерьер гостиной подарил ей приятное удивление. Едва Элин закрыла за собой дверь, как сработал датчик движения, и большая комната наполнилась мягким оранжевым светом. Приятно запахло деревом и окутало теплом – она немного озябла за те несколько минут, что провела на свежем воздухе. Девушка почувствовала, что находится в удобной чаще, заросшей большой мебелью из темно-зеленой обивки.

Спустя несколько минут Тадеуш тоже вошел в гостиную и обнаружил, что кресло, которое он предпочитал другой мебели в этой комнате, уже занято. Элин сняла босоножки и с удовольствием прошлась по гладкому теплому полу из черного дерева, а затем устроилась в глубоком и самом удобном на вид кресле. Она подобрала ноги под себя и поставила локти на один из широких подлокотников, чтобы устроить подбородок на сомкнутых у начала кистей ладонях. Когда их взгляды встретились, девушка широко улыбнулась, чем вызвала подобие улыбки в ответ. Молодой мужчина с плохо скрываемой неохотой сообщил своей светловолосой гостье, что ему нужно переодеться. Его испачканная светлая рубашка на ходу была расстегнута, от чего Элин вспыхнула легким румянцем и принялась рассматривать пол. Тадеуш без каких-либо задних мыслей поднялся на второй этаж по лестнице из темных дубовых досок.

Когда же он вернулся, то не нашел девушку на прежнем месте. Её тонкий силуэт в длинном платье из легкой белой ткани неожиданно вырисовался на фоне широко французского окна. Там, в самой темной части гостиной, где начиналась лоджия и где свет приходилось включать самостоятельно, Адалина очарованно наблюдала за удивительно красивой ночью. Наблюдала и сама не знала того, что завораживает своими чертами не меньше, чем эта ночь.

И теперь, после его вопроса о дружбе, в пространстве повисло ненавистное ожидание. Это чувство раздражало девушку, поэтому она отстранилась и подняла голову вверх, ловя свежий запах стирального порошка. Сейчас на неё смотрел человек, который хотел услышать только один, совершенно определенный ответ. Она готова была дать его тому, кто держит обещания и помогает в трудную минуту. А как же тот, кто при мгновенной вспышке ярости может с легкостью сломать чужую руку?

- Я много раз слышала о том, что…нет, - она слегка покачала головой. – Ты ведь знаешь, каково это – убить человека?

- Я не стану отвечать, – мрачно произнес мужчина.

- Знаешь, - прошептала она в ответ.

Её настойчивая близость и потемневшая зелень глаз выражали решительное требование лучше, чем какие-либо слова. Но то, что он мог рассказать, не предназначалось для таких ушей. Он бы предпочел, чтобы девушка никогда не видела его жестокости, и вообще находилась как можно дальше от любых дел семьи Моор. Сейчас Тадеуш осознавал это так четко, что от нарастающей злобы на самого себя скрипело сердце.

- Когда становишься старше, кое-что начинаешь понимать. И я давно уже понял, что в моем прошлом нет ни черта, чем можно было бы гордиться. Строгость воспитания отец направил на брата, я же рос в атмосфере вседозволенности. Даже теперь не знаю, чего не могу получить в этой жизни, потому что у меня всегда есть всё. И ты, Адалина, не была исключением. Я не скажу тебе, что ты перевернула мое представление об отношении к другим, как видишь, поступаю по-своему до сих пор. Но я многое сделал из того, за что обязательно отвечу, в том числе и за чужие жизни. Это было давно, и это было самое дерьмовое время после моего совершеннолетия, тогда из-за моих выходок пострадало много людей. Про те года ты от меня никогда ничего не услышишь, ясно? Это все, что тебе нужно знать, и больше не спрашивай о подобном.