Эни Китинг - Тридцать ночей (ЛП)

— Я не хочу, чтобы ты уходила, — его голос был нежным, тихим.

— Почему не хочешь? — прошептала я.

Он положил перьевую ручку на сборник стихов Байрона и встал. Намерение вспыхнуло в его глазах. Он проложил пять шагов между нами, пока я пыталась утихомирить свой пульс, гулко бьющийся в моих ушах. Я ожидала, что он сядет в изножье кровати, но он преклонил колени на полу, рядом со мной.

— Потому что вчера ты была права, — сказал он. — Со времени нашей первой совместной ночи, я был настолько поглощён идеей оттолкнуть тебя, что не осознавал, насколько мне этого не хочется , пока ты не пригрозила мне оставить меня. Я наблюдал за тобой спящей всю ночь, боясь, что это был мой последний шанс. Это маленькая морщинка, появившаяся поздним вечером, так и не исчезла во время твоего сна. Слава Богу, ты проявила милосердие и обняла мою подушку или я сошёл бы с ума. Я страшился этого утра даже больше, чем ночи эмбарго. Останься со мной... пожалуйста!

Каждое слово, каждая сделанная им пауза, каждое новое, робкое отклонение в его тоне было настолько близко к тому, о чём я мечтала, что на мгновение я даже задалась вопросом: "а действительно ли я проснулась". Но затем я увидела его потускневшие глаза и тёмные круги под ними, и поняла, что останусь. Неважно, какую сильную боль он мне причинил, я не хочу больше видеть на его лице такой страдальческий вид. Его редкое "пожалуйста" вторило в воздухе.

— Но все те причины, почему ты хотел, чтобы я ушла, всё ещё живы. Что заставило тебя изменить мнение?

Он покачал головой.

— Я не изменил своего мнения. Я капитулирую.

Прозвучало это как сожаление.

Тектонические плиты стали смещаться, и он побледнел.

— Видеть тебя прошлым вечером — белую, словно призрак, в разорванном в клочья платье, бегущую по ветру —, — он содрогнулся. — Я не молился уже двенадцать лет и восемнадцать дней до того момента, как увидел тебя; всё о чём я продолжал думать: "Пожалуйста, Боже, пожалуйста, пусть с ней будет все в порядке!" — он вновь содрогнулся.

Я тоже содрогнулась, но совсем по иной причине. Что же случилось двенадцать лет и восемнадцать дней тому назад? Я хотела поинтересоваться, но, интуитивно, понимала, что это нечто такое, что должно исходить лично от него самого. Внезапно он заключил мою ладонь в обе свои руки.

— Я лучше пройду дислокацию заново, чем буду неспособен тебя защитить. Если бы ты меня не успокоила вчера, я и представить не могу, что натворил бы... или кому причинил бы боль.

Я задрожала, проигрывая в памяти то, насколько сильное неистовство исходило из него, когда он развернулся лицом к Хавьеру.

— Элиза? — его правая рука метнулась к моей щеке, затем опустилась на ложбинку моей шеи. — Я снова испугал тебя.

Я кивнула.

— Да, немного.

Он тотчас от меня отодвинулся, положив руку на кровать.

— Я не хочу тебя пугать.

— Я больше опасаюсь того, что ты можешь сделать другим, — я снова задрожала.

Его челюсть изогнулась.

— Я уничтожу всё и каждого, кто может причинить тебе боль, Элиза. Включая самого себя. В этом вопросе я не торгуюсь.

— Я понимаю это лучше, чем тебе кажется. Я сделаю то же самое ради тебя. Но вот то, как мало тебе надо, чтобы так резко переключиться на режим уничтожения, как раз меня и пугает. Сломанный ноготь, серьёзно, Айден? Сожжённое платье? А что если я упаду и потяну связки моей лодыжки? Или меня собьёт машина?

Он ничего не ответил, но если принимать во внимание его несгибаемые плечи, я поняла, что даже эти сценарии служили спусковым механизмом для его насторожённости.

Я снова взяла его руку.

— Жизнь случается, Айден. Однажды, будь то естественным образом, будь то несчастный случай, что-то со мной да случится. Мы не можем позволить, чтобы ты учинял кровавый кутёж только лишь потому, что я простыла. А что если нам обоим так посчастливиться, и в один прекрасный день, когда мне будет девяносто, и я умру во сне, вполне вероятно, мечтая в этот момент о тебе. Что ты сделаешь тогда, если всё ещё будешь жив?

Он побледнел.

— Не смей говорить об этом.

— Но это данность. Это случится. Ты вставишь свои зубные протезы и начнёшь избивать людей тростью?

Его губы изогнулись в сдержанной улыбке.

— Это не смешно, Айден. Мы должны подготовить тебя к... к потерям. К жизни.

Полуулыбка исчезла. Его глаза потеряли фокус, как будто это был рубеж, за пределами которого он ничего не мог разглядеть. Я потянула его за руку, чтобы поднять его с пола. Я не могла смотреть на него, стоящего на коленях, в то время когда он выглядел настолько уязвимым. С таким же успехом я могла бы попытаться поднять Колизей, но он понял моё намерение и сел на край кровати. Он схватил мою руку, словно это был спасательный круг.

Я сделала глубокий вдох, очень осторожно подбирая свои следующие слова.

— Айден, я не хочу уходить. Я боюсь потерять тебя, равно как и боюсь того, что мне придётся сесть на борт самолета, летящего в Лондон. Но одно дело нам поступить так по отношению друг к другу, и совершенно иное для Хавьера или Реаган или какого-нибудь другого горемыки вынести всю тяжесть этого. Я считаю, что тебе надо встретиться с доктором по вопросу твоей ярости... твоего ПТСР . Ты уничтожаешь своё собственное здоровье, твое спокойствие —

— Хорошо.

— Я имею в виду, интенсивность сердечного приступа — подожди, что ты только что сказал?

— Я сказал хорошо, я кое с кем встречусь.

Мне требовалось некоторое время, чтобы подобрать правильные слова, так что вместо этого я смотрела на него и моргала до тех пор, пока он чуть ли не рассмеялся.

— Вот так просто?

— Возможно, это вот так просто для тебя, но мне потребовалось больше десяти лет, чтобы снова это попробовать.

— Снова это попробовать? Хочешь сказать, что ты уже ранее кого-то посещал с данной проблемой?

Напряжение вернулось в его плечи. Он отвёл взгляд в сторону от меня, его глаза зацепились за стоящую на прикроватном столике, подаренную мной рамку.

— Кратковременно — когда впервые вернулся домой.

— Насколько кратковременно?

— Достаточно, чтобы понять, что не хочу этого делать.

Его плечи распрямились, демонстрируя непокорность, как будто они были согласны с этим решением, поддерживали ту его часть, которая отказывалась от помощи в любой форме.

— Ты наказываешь себя, не так ли? Именно поэтому ты отказался проходить лечение?

Он ничего не ответил, но хватка на моей руке усилилась. Я приняла это в качестве подтверждения своей догадки.

— Айден, почему? Что, по-твоему, ты сделал такое, чтобы заслужить это? — мой голос повысился и надломился.

Его глаза начали медленно принимать отрешённый взгляд, подобно прелюдии к запиранию в самом себе, чему способствовали его ретроспективы. Мне не хотелось, чтобы он вновь предстал перед каким бы то ни было ужасом, поэтому я продолжила говорить: