Логан Ченс - Изучи меня (ЛП)

Я вздыхаю, снова устраиваясь на кушетке.

– Возможно, ты права, – я смотрю на нее. – Но я хочу быть там для него.

– Ох, я знаю, что хочешь, милая.

После того, как я ей все рассказала, мы топим нашу грусть и боль в ведерке с мороженым. Почему мороженое всегда помогает мне чувствовать себя лучше?

Через некоторое время она проваливается в сон, а мой мозг переполнен мыслями о Хьюстоне. Мои дни наполнились выполнением домашних заданий и жалостью к себе. Я чувствую себя виноватой за то, что себя жалею. Ничто не может улучшить мое состояние, кроме возможности быть с ним, чтобы его поддерживать. Но он меня не пускает. И я понимаю, что ему нужно это преодолеть. Так как я могу на него злиться за то, что он исчез? Какой бы эгоисткой я была? Хотя, я – человек, и хочу знать, что он в порядке. Спит ли он? Плачет ли он? Именно это причиняет мне боль. Я за него переживаю. Очень сильно. Его потеря объясняет так много: его потребность в контроле и то, как он закрылся от окружающих. Его непрекращающуюся ненависть к опозданиям. Иногда, я задаюсь вопросом, использовал ли он меня как инструмент, помогающий ему обо всем забыть. И теперь, когда знаю, что находится глубоко в его душе, мне даже неважно, что он пропал, ведь если наша с ним близость, забрала у него хоть немного боли, то я бы делала это снова.

На следующий день мы с Лекси вышли на улицы Нью-Йорка, чтобы осмотреть достопримечательности. Эмпайр Стейт Билдинг. Статую Свободы. Таймс Сквер.

Мы были везде. А напоследок заглянули в Чайна-таун, чтобы присмотреть себе сумочки.

– Боже мой, здесь столько всего, что я хочу, – говорит Лекси. Она прыгает от продавца к продавцу, проводя рукой по различным тканям и текстурам.

Свежий воздух обдувает мое тело, когда я пытаюсь притвориться счастливой. Я все еще чувствую, как все скручивается глубоко внутри. Почему он не звонит?

Мы возвращаемся, наши руки загружены покупками Лекси.

– Марли, я хочу сказать, что горжусь тобой. Посмотри на все, что ты сделала, – изливает она ​​свои чувства, пока мы идем в сторону моего дома.

Я закатываю глаза, улыбаясь ее похвале.

– Да, большое достижение. Я спала со своим профессором.

Лекси останавливается, а люди движутся вокруг нас.

– Марли, ты не можешь выбирать, кого хочет твое сердце.

Я хочу, чтобы тротуар раскололся и поглотил меня целиком.

– Я прямо «настоящий победитель», да?

Она взяла меня под руку и начала движение.

– Слушайся свою старшую сестру. Не думай так, – отчитывает она меня. – Если ты сможешь делать это здесь и сейчас, то сможешь сделать когда и где угодно.

Я смеюсь.

– Ты же не просто так это сказала.

Она улыбается.

– Не заставляй меня петь, – говорит она. – Серьезно, ты живешь в одном из величайших городов мира. Ты выучила схему метро, ​​и тебя не ограбили. Ты учишься в медицинской школе, и ты влюбилась. Да, любовь – отстой, но судя по всему, это грандиозно.

– Грандиозно? Ты под кайфом? – я смеюсь, а она улыбается.

Лекси похлопывает меня по руке.

– Ага, под кайфом из-за великолепной сумочки, которую купила. Нет, я рада за тебя. Подумай обо всей бесплатной терапии, которую я тебе устраиваю. И не волнуйся из-за Хьюстона. Он вернется когда будет готов. Ты – удивительная девушка, – говорит она, проводя нас сквозь толпу людей.

Я прищуриваюсь.

– Хорошо, что ты сделала с моей сестрой?

Она толкает меня своим бедром.

– Я серьезно.

Ее улыбка слегка приободрила меня. Лишь слегка.

– Давай пока не будем возвращаться. Мне нужно еще кое-что купить.

Мы гуляем по улицам Нью-Йорка, занимаемся шопингом, смеемся и едим. Я скучала по своей сестре. Мы хватаем с прилавка хот-доги, и Лекси ведет шутливые разговоры об их сходстве с фаллосами.

– Хочешь посмотреть шоу на Бродвее или заняться еще чем-нибудь необычным, что делают сучки? – спрашивает Лекси.

Я смеюсь.

– Да, конечно. Давай прогуляемся по Центральному парку.

Позже вечером, когда Лекси надоедает гулять по городу, а ее живот переполнен хот-догами, мы возвращаемся домой и я бросаю взгляд через дорогу на квартиру Хьюстона. Свет не горит. Там никого нет. В мое сознание врезается это окно, как последнее воспоминание о нем.

Глава 22

Хьюстон

29 апреля

Возможно, мне не нужно забывать, может быть, мне нужно помнить. И именно к этому я стремлюсь .

Тяжело было оставлять Марли.

Наблюдая за тем, как капли текут по стеклу окна поезда, когда я направляюсь в Принстон, в дом моих родителей. Я прислоняюсь головой к стеклу, закрывая глаза, чтобы подумать о своей жизни.

О моей так называемой жизни. О жизни, которую я перестал проживать, когда у меня забрали Натана.

Я бы хотел сказать, что Дженнифер справилась с его смертью лучше меня, но она путешествовала по тому же темному пути отчаяния.

Я хотел смерти после смерти Натана, молил об этом.

Говорят, когда умираешь, то твоя жизнь проносится перед глазами. Но что, если то что происходит сейчас со мной, и есть предсмертная быстрая вспышка воспоминаний, и я уже умираю?

И если это так, то это самый медленный путь к смерти.

Я делаю глубокий вдох, когда поезд приближается к остановке в Принстоне.

Я позвонил своей сестре, чтобы она меня забрала, и когда выхожу с вокзала, она ждет, прислонившись к серебряному «Мерседесу».

– Привет Кэти, как дела? – говорю я, подходя к ней.

– Это я должна тебя об этом спросить, большой брат. Ты неважно выглядишь, – она улыбается, ее карие глаза сверкают, и мы обнимаемся.

– В действительности, сейчас мне намного лучше, чем до этого.

Она еще раз меня сжимает, прежде чем отпустить.

Мы едем по дороге в дом, где я вырос. Мы не разговариваем. Нам это не нужно. Она понимает меня лучше большинства людей. Комфортная тишина, больше нам ничего не нужно.

Она знает, что я пытаюсь.

Черт, я хочу жить нормальной жизнью, в которой не думал бы о Натане каждую секунду каждого дня. Я скучаю по всему, что с ним связано. И я никогда его не забуду. Но иногда мне нужен перерыв.

Сестра паркует машину на длинной подъездной дорожке, покрытой крупной галькой. Глядя на стоящий передо мной дом в колониальном стиле, я вытираю ладони о джинсы.

Сейчас или никогда.

Кэти открывает дверь. Мои родители стоят возле входа. Мой нос щекочет запах гортензий. Холл заполнен увядающими цветами в память о вчерашнем дне. О годовщине смерти Натана. Они тоже его потеряли, и иногда я так сильно проникаюсь своими собственными страданиями, что забываю о том, что они тоже страдают.

Отец идет вперед, и я шепчу:

– Прости.

– Ты прощен, сынок, – он обхватывает мое тело своими сильными руками, притягивая к себе.

В течение последних двух лет, когда кто-нибудь когда-нибудь упоминал моего сына, я ломался. Поэтому моей целью стало отталкивание моей семьи.