Мария Акулова - Наследница

Чего она ждала? Очередной пощечины, может, удара, может крика. Она хотела этого. Невероятно сильно, больше всего на свете, хотела видеть, что ее слова доходят до самой глубины его черной души. Такой же черной, как душа ее отца, а теперь и ее собственная. Но организм снова сыграл с ней злую шутку. Набрав полную грудь воздуха, Саша собиралась повторять слова до тех пор, пока он не завоет в голос, пока не начнет умолять остановиться, и даже потом она не собиралась останавливаться, но выдохнуть не получилось…

Она попыталась снова, и снова не получилось… Еще, и еще, и еще, и снова внутри проснулся животный страх. Страх, который сильней всего. Сильней желаний, сильней чувств, сильней действительности. Она снова задыхалась. С ней такое происходило уже десятки раз… Десятки раз судьба считала, что ее время еще не настало, что и этот приступ не станет последним. Десятки раз все обходилось. Десятки раз она возвращалась в мир, преодолев оставленный когда-то самыми близкими людьми «сувенир» на память. На этот раз было не так. Теперь Саша знала, что помощи ждать неоткуда. Что на этот раз вдох сделать уже не получится. И как ни странно, перед этим осознание даже ее животный страх отступил, оставляя место пустоте. Жаль…

Саша не видела, как глаза Шутова резко расширяются, как он оборачивается, не слышала хлопка, ворвавшегося вдруг в комнату шума, она летела вниз… Летела в темноту, прося прощения у единственного живого существа, которому была действительно должна. Из нее не получилась бы хорошая мать, но все же жаль, что жизнь не дала даже попробовать.

Глава 46

Почему-то Саша представляла себе смерть немного по-другому. Она ждала встречи с ангелом или демоном, ждала возможности выбрать, аудиенции с самим Богом. А получилось все не так. Очень долго она просто сидела на лугу. Конечно, красивом, но вполне земном лугу. Вокруг на несколько километров не видно никого, только море полевых цветов, а единственные доносящиеся сюда звуки — жужжание пчел, птичьи трели. И на душе от всего этого так спокойно… Так же как и вокруг. Это похоже скорей на рай, чем на ад, а значит, все же хорошего было в ее жизни больше. Жаль только… Саша невольно потянулась к животу, накрывая его там, где должен был бы расти ее ребенок. Не так — их ребенок… Ярослав…

Рай предполагает счастье, но ей почему-то нестерпимо захотелось обратно на землю.

Саша открыла глаза, не совсем понимая, где она находится. В окно светило солнце, на столе цветы, полевые, как на ее лугу, где-то над ухом пищал медицинский аппарат, только этот писк даже отдаленно не напоминал пение птиц…

— Сашенька, — кто-то подлетел к ней, склонился, прижался всем телом, в объятьях было тепло, мягко, приятно, но сил ответить не было, ни пошевелить пальцем, ни тем более поднять руки. Она так и лежала, смотря в потолок, пока ее, наконец, не отпустили. — Сашенька, малышка, как же я волновалась!

— Глаша? — голос звучал хрипло, как будто она его сорвала, а слово отдало болью в горле.

— Как ты меня напугала, девочка моя, как напугала! — не желая тратить время на беседы, Глафира снова склонилась к девушке, обнимая, сильно, может, даже слишком сильно, но противиться Саша не могла.

— Где мы? — снова обводя взглядом помещение, Саша так и не смогла вспомнить, как тут оказалась. За окном день, может даже утро, а последнее, что осталось в памяти — визит к врачу, неужели свалилась в обморок прямо там?

— В больнице, малышка, но ты, главное не волнуйся, нельзя волноваться. Все хорошо, уже все хорошо, господи, как же я рада! — женщина снова оторвалась от нее не секунду, заглянула в лицо, а потом прижалась всем телом.

— Я не помню… — чтобы подняться в кровати, Саше пришлось приложить все свои усилия, в руках, казалось, сил нет совершенно, лишь с помощью Глафиры получилось сесть.

— Это нормально, врач сказал, что это нормальная реакция организма, — Глаша подоткнула одеяло со всем сторон, бросая на девушку полные нежности взгляды.

Боже, как все они боялись… Как волновались… Три долгих дня она не приходила в себя, три долгих дня Ярослав просидел рядом с кроватью, отказываясь от еды, сна и движения. Три дня они жили лишь мыслями о том, что будет, когда их малышка проснется, и вот, наконец-то это случилось, и, слава богу, что память пока не вернулась.

— А почему вы тут? Или мы… Мы в Киеве? — мозг пока работал очень медленно, чтобы сформулировать вопрос, приходилось продираться через жуткое сопротивление организма, но Саша чувствовала — сил у нее не так-то много, еще несколько минут, и она просто отключится, а знать хоть что-то она хотела уже сейчас.

— В Киеве, не волнуйся, мы в Киеве. И с тобой все хорошо, это главное.

Последнее усилие, и глаза снова закроются, но усилие, которое она должна приложить в любом случае.

— А ребенок? Что с ребенком? — боязнь того, что с ним что-то случилось, была куда большей, чем страх разоблачения. Ей просто надо знать, что все хорошо.

— Я позову доктора, солнышко, подожди, сейчас, — схватить за руку Глафиру Саша не смогла, не хватило ни сил, ни проворности, а в очередной, уже суетной, сон она провалилась, так и не получив ответ на единственный действительно важный вопрос.

— Слава, она проснулась! — Глафира вылетела в коридор как раз, когда Самарский возвращался в палату, держа в руках стакан с кофе.

Три дня без сна, отдыха, еды. Три дня, ставшие худшими и одновременно подарившие самое большое в жизни облегчение — она жива, они успели. Яр до сих пор не верил, что они тогда успели.

— Проснулась? — отбросив кофе в урну, он метнулся в палату, но в отличие от Глафиры, ему повезло куда меньше — Саша уже снова закрыла глаза.

Страх, волнение, счастье и грусть так и застыли на его лице, когда он остановился на пороге палаты. Он ждал этого момента, ждал, когда она проснется, и одновременно боялся его до ужаса. Ведь они не смогут сделать вид, что ничего не произошло. К сожалению, не смогут.

— Я скажу врачу, — Глафира сжала его плечо, отступила, — все будет хорошо, мой мальчик, верь мне.

Яр не развернулся, не поблагодарил, хотя хотел, он мог сейчас смотреть лишь на то, как капельница по миллиграмму возвращает жизнь в самого родного в мире человека. Ступив в палату, он прошел к креслу у кровати, бесшумно опустился в него. Рука девушки сползла с простыни, безвольно повиснув. Такие холодные пальцы… Яру часто казалось, что стоит сжать их чуть сильней, и косточки хрустнут, под натиском. Дни напролет он безрезультатно пытался отогреть их в своих руках, но не помогало ничего, если он не может вернуть ей тепло тела, но как вернет тепло душе? Мужчина поднес руку Саши к губам, оставляя на ней тысячный уже поцелуй. Как он хотел бы, чтоб тот день она так и не вспомнила…