Мария Акулова - Наследница

— Когда он ее убил, она ждала ребенка! Она ждала ребенка от другого, Ярослав!

— Тише, солнце, тише, — какое отчаянье сейчас плескалось в ее глазах. Самарский видел — она пытается противостоять собственным словам, произнося каждую новую фразу, сама удивляется, а потом опускается все глубже в трясину этого отчаянья.

— Я ненавидела ее всю жизнь… — не пытаясь вырваться, Саша закрыла лицо руками, заглушая собственный отчаянный шепот. — Я ненавидела ее всю жизнь за то, что она меня бросила… Я ненавидела ее все жизнь!

— Ты не знала.

— А они ехали тогда ко мне, он убил их, когда она ехала ко мне! Боже… — лучше б она не выбралась из того подвала. Лучше б навсегда осталась там. Лучше б законно попала в ад, там было бы легче, там боль была бы физической, потому что с тем, что чувствует сейчас, жить она не сможет все равно.

— Ты не знала, Саша, ты ничего не знала, — больше, он не услышал от нее в ту ночь почти ни слова. Она замкнулась. Замкнулась глубже, чем делала это хоть когда-то. Отгородилась от него и от всего мира в своем отчаянье, в мире собственного горя и стыда.

И именно этого он когда-то так боялся, этому так сопротивлялся. Она не готова. Нельзя быть готовой узнать, что человек, которого любила всю жизнь, оказался убийцей. Нельзя быть готовой к тому, что он лишил жизни женщину, которой клялся у алтаря в вечной любви. Нельзя найти оправдание себе за то, что презирала всю жизнь мать, считая, что она тебя бросила. Нет смысла просить прощение у нее сейчас, нет смысла плакать теперь, когда столько лет заставляла себя ее ненавидеть. Нельзя просить прощения за то, что оплакивала его — убийцу матери.

Яр помнил, как когда-то побывал на том мосту. Помнил, как гадко стало у него на душе, а теперь эта тонна грязи вылилась в ее открытую душу. И пусть его «Ты не знала», сейчас не могло бы облегчить ее страдания, но разве было хоть что-то, что смогло бы?

Ночь отчаянья рано или поздно должна была закончиться. Плакать вечно — невозможно, хоть и жутко хочется. Утро Саша встретила в палате совершенно одна. Она сама попросила Ярослава уйти. Не могла находиться в одной комнате с ним. Не могла смотреть на него. Не могла чувствовать рядом с собой. Слишком гадко, слишком гадко ей самой находиться в своем теле, чтобы сил хватило еще и ему позволять быть рядом.

Саша не помнила, как заснула, не знала, сколько спала, но открыв глаза, увидела, что за окном идет снег. Настоящие белые хлопья, огромные, мягкие, укрывали землю холодным покрывалом. Но эта красота не тронула душу. Кажется, ничто больше не сможет тронуть то, что осталось от души.

— Александра Константиновна, — в палату вошел доктор, тепло улыбнулся, взял в руки папку, висевшую до того в ногах кровати. — Рад, что вы проснулись, как самочувствие?

— Нормально, — Саша даже не посмотрела в его сторону. Он ведь спрашивает о теле? А в теле рано или поздно снова появится сила, это она знала точно, с духом сложней, если его постоянно ломать, он может и не регенерировать.

— Тошнит, что-то болит? — руку, к которой должна была бы быть прикреплена капельница, врач внимательно осмотрел, но ничего не сказал.

— Нет.

— Голова?

— Нет.

— Не делайте так больше, пожалуйста, — не чувствуя сопротивления, доктор вставил новую иглу в вену, — не думаете о себе, подумайте хотя бы о ребенке.

Только после его ухода, Саша потянулась свободной рукой к животу. Ее ребенок. Она боялась даже спросить, что с ним. Боялась услышать ответ. Боялась, что виновата перед еще большим количеством людей, что теперь виновата еще и перед ним за то, что не позволила даже сделать первый вдох.

Отвернувшись от окна, Саша плотно закрыла глаза, надеясь, что это позволит сдержать слезы, но нет. Гадко… Как же гадко сейчас внутри. Она не сможет любить его так, как он того заслуживает, не сможет жить так, будто ничего не случилось. Собственный отец выжег в ней эту возможность. Сложно плакать, чтоб ребенок под сердцем не почувствовал слез, но не плакать, Саша больше не могла…

Прошел день, два, три, жизнь снова закрутилась, Саша продолжала лежать, уткнувшись взглядом в потолок, окно, телевизор, методично сменяя объекты, отмирала же девушка лишь тогда, когда в палату стучался очередной посетитель.

Перед ними, она пыталась делать вид, что все нормально. Надеясь на то, что подробностей они не узнают никогда.

— Сашка, Сашка, — Алиса сидела на край кровати, боясь даже смотреть на подругу. — Как же ты нас напугала.

— Прости, — Саша попыталась улыбнуться.

— Знаешь, я никогда не думала, что «метаться, как тигр в клетке», это не метафора. Он вел себя именно так. Стукался о стены, отталкивался и продолжал носиться по коридору. Рвался в палату даже тогда, когда врач грозился вывести его из больницы силой. Он так боялся за тебя, Саш.

Ответить сил в себе Саша не нашла. После той ночи, с Ярославом ей было сложно разговаривать. Даже смотреть на него было сложно, и за то, что он приходит очень редко — она была благодарна.

— А этот урод… Даже лучше, что его застрелили. Я бы не смогла жить спокойно, зная, что он ходит по земле, пусть даже и за решеткой. После всего, что он сделал… Жаль, что его убили так быстро.

Саша кивнула. Что произошло тогда, ей рассказал Данилов. Мужчина пришел с букетом, долго мялся на пороге, прежде чем позволил себе зайти в палату.

— Его застрелили при задержании. Дело практически закрыто. Осталось только получить ваши свидетельства.

— Это нужно сделать сейчас? — девушка знала, что рано или поздно, давать показания придется. И даже смогла убедить себя, что к этому совершенно готова, но стоило следователю задеть эту тему, снова стало страшно.

— Нет, конечно, не сейчас. После выписки, как почувствуете в себе силы. Торопиться уже некуда, — Данилов грустно улыбнулся. Совершенно некуда. Все участники этой истории покоятся теперь в земле. Хотя, вряд ли даже там они успокоились. Проработав больше двадцати лет в правоохранительных органах, он до сих пор продолжает удивляться тому, на что иногда способен человек. Ведомый корыстью, жаждой мести, чувством противоречия, чем угодно, иногда, человек совершает вещи, слишком жестокие, чтоб его смогли понять на этом мире, да и на том тоже.

— Хорошо, после выписки… — девушка не знала, сколько ее собираются тут продержать, но противиться не собиралась. Возвращаться в реальность страшно, жутко.

— И еще… — Данилов замялся, прежде, чем сказать то, ради чего, в общем-то, и пришел. — Сведений о вашей матери в деле не будет. По официальной версии — это были просто разборки бизнесменов. Шутов убил вашего отца, предчувствуя крах собственной фирмы, если не избавится от сильного конкурента, а вас выкрал как прямую и единственную наследницу. Ему выгодна была дестабилизация ситуации. В деле не будет ни Яковлева, ни Анастасии Титовой.