Марина Снежная - Игра с огнем

Ее налитые кровью глаза отыскали меня за тетиной спиной.

– За что ты так со мной, а?

Я молчала, изо всех сил стискивая сумочку, чтобы скрыть дрожь в пальцах. Заставила себя пролепетать:

– Мамочка, почему ты меня во всем винишь? Я не хотела… Правда, не хотела… Прости меня, мамочка…

– Совести у тебя нет! – взорвалась тетя Света, сверкая на мать глазами. – В общем, Клавку я забираю. Ей у меня лучше будет.

– Черта лысого ты ее заберешь!

Мать швырнула стакан, метя в тетю, но та увернулась. Стекло разлетелось, соприкоснувшись со шкафом. Во все стороны брызнула водка.

– Она – моя дочь, понятно?! И будет со мной жить!

– Если не уймешься, я в суд обращусь. Расскажу, какая ты никчемная мать! – выдвинула тяжелую артиллерию тетя. – Все вспомню. И то, как ты Виталечке изменяла на глазах у ребенка. И как этого кобеля проклятого в дом привела. Страшно представить, через что моей девочке пройти пришлось.

– Твоей девочке? – прошипела мать. – У тебя отродясь своих-то не было. Это моя девочка, понятно? Злобная сука! Старая дева!

– Можешь оскорблять меня, сколько хочешь… – Ноздри тети раздувались, выдавая, в какой она ярости. Но держалась она на пять с плюсом. Я даже восхитилась. – Все равно я заберу Клаву. Ей нельзя оставаться с такой никчемной матерью, как ты.

– Значит, я никчемная мать? – Мать откинулась на спинку кресла и вдруг разразилась рыданиями. – Да я из кожи вон лезла, чтобы у нее все было, как у людей. Пока твой Виталенька тетрадки проверял, получая за это гроши, я тянула все на себе! Магазин открыла с нуля, пахала как проклятая от зари до зари. Приходила домой и еще поесть им готовила, обстирывала, обслуживала. И что в итоге, а? Да Клавка ж меня ни в грош не ставила! Когда я что-то просила сделать, смотрела, словно на врага народа. Признавала всегда только папочку своего блаженного. А кто он такой был? Неудачник! Ни на что не способный мечтатель!

– Не смей так об отце! – не выдержала я, выскакивая из-за спины тети.

Кинулась на мать, затрясла ее за плечи.

– Он – самый лучший был, понятно? Ты и мизинца его не стоишь!

– Неблагодарная тварь! – выплюнула мне в лицо мать. – Ну и катись! Убирайся!

– С большим удовольствием! – откликнулась я и отпрянула от нее, как от прокаженной.

Ощутив влагу на щеках, только сейчас заметила, что рыдаю как белуга. Махнув рукой, бросилась в свою комнату. Не могу сейчас видеть мать. Иначе не сдержусь и глаза выцарапаю. Ее слова об отце то и дело всплывали в памяти, причиняя саднящую боль. Как она может?! Это она неудачница! Она, а не папа! Никто не смеет так о нем говорить!

Я побросала в спортивную сумку вещи и потащила к двери. Тетя Света ждала в прихожей, кусая губы. Мать возникла в проеме комнаты, едва держась на ногах.

– А ничего, что эти шмотки на мои деньги куплены, а, Клавка? Я же мать никчемная.

– Да подавись ты своими шмотками! – Я с силой отпихнула сумку и ринулась к двери. – Тетя Света, пойдем. Я ничего не буду забирать. Пусть подавится!

Не дожидаясь ответа, выскочила из квартиры и прислонилась к стене. Меня трясло, слезы градом катились из глаз. Вскоре вышла тетя Света, таща мою сумку.

– Возьми. Она не соображает, что говорит. Совсем с катушек слетела.

– Не возьму! – с ненавистью процедила я, глядя на сумку, как на злейшего врага.

– Ладно, дорогая, – не стала спорить тетя и швырнула сумку обратно. – Мы все тебе купим. Я, конечно, зарабатываю немного, но проживем как-нибудь. Не плачь, родная. Только не плачь.

– Спасибо, тетя.

Всю дорогу до вокзала я молчала. Тетя Света пыталась завести разговор, но вскоре прекратила. Поняла, что мне сейчас ничего не хочется.

Глядя в окно поезда, уносящего меня из родного Ильинска, я думала о том, что никогда сюда не вернусь. Вернее, не стану здесь больше жить. Меня ждет Москва и новые перспективы. О матери пыталась не думать. Она теперь никто для меня. Но против воли ее искаженное страданиями лицо вновь и вновь всплывало перед глазами. Каждое слово врезалось в память, словно выжженное в мозгу клеймо.

***

Тетя Света жила в одном из спальных районов Москвы. Далековато от центра, конечно, но меня это не смущало. Когда-нибудь я добьюсь всего, чего заслуживаю, и куплю себе шикарные апартаменты в элитном районе. А пока скромная двушка тетки меня вполне устраивала.

Ремонт в квартире не делался уже лет пять. Мебель старая и ветхая, еще от бабушки и дедушки. Дед умер еще до моего рождения, а бабушки не стало четыре года назад. Отец не стал претендовать на жилплощадь, за что тетя ему всегда была безмерно благодарна.

Он предпочел остаться в захолустном Ильинске. Туда его когда-то отправили по распределению от института. Там он встретил мать и переехал в ее квартиру. Он не гонялся за прелестями и перспективами столичной жизни. Считал, что неважно, где человек живет. Главное, всегда оставаться человеком и иметь мир в душе. Он всегда умел подбирать такие нужные, хорошие слова, что хотелось стать лучше. Когда папа был жив, я планировала стать учительницей, пойти по его стопам, нести малышам доброе и вечное. Потом эти мечты развеялись, как дым. Что-то во мне поселилось темное, жестокое. Чему я могла хорошему научить детей? Исчез внутренний свет. Появились другие ценности и другие приоритеты.

Тетя выделила мне одну комнату, а сама переселилась в гостиную на диван. Только на собственной шкуре ощутив, что значит экономить и ограничивать себя во всем, я поняла, что мать и правда много сделала для меня. Но от этого ненависть к ней меньше не стала. Скорее, наоборот. Признать справедливость ее слов означало предать отца.

Тетя работала преподавателем английского в училище. Скромной зарплаты одной хватало, но с тех пор, как на плечи легла забота обо мне, пришлось крутиться. Она стала подрабатывать переводами и репетиторством. Мне же говорила:

– Учи иностранные языки. Это тебе в жизни пригодится. Всегда своя копейка.

Несмотря на занятость, она находила время, чтобы позаниматься со мной. Вскоре я уже без труда болтала на английском. Мы даже дома старались говорить на этом языке, чтобы у меня было больше практики.

Тетя определила меня в местную школу. Разница между частной, куда я ходила дома, и общеобразовательной оказалась огромной. Знания давались поверхностные, учителя хамоватые и измочаленные извечным безденежьем, тупостью и непослушанием учеников. Обкуренные и пьяные подростки, классы с жутким ремонтом. Все это так не походило на то, к чему я привыкла. Но я легко вписалась в эту жизнь. Теперь у меня не было дорогих импортных шмоток, носила то же, что и все, и мало чем выделялась. Старалась не показывать, как на самом деле презираю одноклассников, переняла их сленг и повадки. Даже курить начала, чтобы не отставать от них. Плевать, что может показаться, что опустилась до их уровня. Внутри я оставалась той же. Знающей себе цену королевой. Я не сомневалась, что мне удастся вырваться из этой серой массы.