Марина Снежная - Игра с огнем

Его лицо разгладилось, на нем отразилось сочувствие.

– Бедная девочка… Как жаль, что твоей мамы сейчас здесь нет. Может, сделать тебе горячего шоколада? Хочешь? Так всегда делала моя мать, когда я не мог уснуть ночью.

– Не надо, – замотала я головой. – Пожалуйста, обними меня.

Одеяло скрывало мое тело, и он сразу даже не сообразил, что я под ним абсолютно голая. Охотно скользнул ко мне и прижал к себе. Тут же дернулся, словно получил сильный ожог, попытался отстраниться, но я покрепче уцепилась за него.

– Не уходи… Пожалуйста… Мне так плохо…

На его лице происходила мучительная внутренняя борьба. Потом он со стоном приник к моей шее, прижался к ней губами. Кожу опалило горячим поцелуем. Он скользнул ниже, целуя мои плечи, ключицы, опускаясь к груди.

– Сладкая… какая же ты сладкая… Что ты со мной делаешь?

Его прикосновения не были настолько неприятны, как я ожидала. Наоборот, я даже получала определенное удовольствие. Если бы я не была вынуждена постоянно контролировать происходящее, то могла бы и сама голову потерять. Жаркий рот сомкнулся на моем соске, стал посасывать его, облизывать. Тело откликалось, покрывалось мурашками, внутри растекалась томная нега. Я чувствовала, как влажнею между бедер и хочу того, чего еще не испытывала и о чем только читала. Хотела, чтобы что-то огромное и твердое заполнило меня без остатка. Вцепившись ногтями в спину отчима, я выгнулась дугой, издала протяжный стон.

Он перешел к другой груди, лаская и одновременно терзая ее. Мне нравились нежные покусывания. Боль вперемешку с возбуждением пьянила сильнее вина. Закинув одну ногу на его бедро, я приникла к нему, потерлась о него своим влажным естеством. Он издал утробное рычание и скользнул губами к моим бедрам. Разведя мои ноги в стороны, приник к той моей части, которая сейчас претерпевала безумные муки. Его язык касался клитора, теребил, дразнил, а я изо всех сил цеплялась в кудрявые волосы и желала одновременно, чтобы прекратил и продолжал. Его язык проник внутрь влагалища, стал двигаться там, обжигая горячей влажностью. Мне хотелось большего. Чтобы он проник в меня весь, без остатка. Бедра мои двигались, подавались к нему. В какой-то момент наступило освобождение, тело мое содрогнулось от волнующей дрожи. Вспышка наслаждения захлестывала снова и снова, а он продолжал продлевать его новыми и новыми волнами.

Отчим поднял на меня помутневшие глаза и вопросительно взглянул:

– Не представляешь, как я хочу этого… Но я не должен… Это неправильно…

Еще содрогаясь в пароксизмах оргазма, я притянула его к себе и прошептала в ухо:

– Хочу тебя…

Мой язык скользнул ему в ухо, оставляя влажную дорожку. Он застонал и набросился на меня. Последний налет долга слетел, как змеиная кожа, обнажая животное притяжение, которое он чувствовал в этот момент. Его член, огромный и горячий, попытался проникнуть в меня.

– Ты такая тесная… такая маленькая…

Еще бы, кретин, ты у меня первый! – мелькнула издевательская мысль, но я лишь крепче обвила его бедра ногами.

– Вонзись в меня, проткни насквозь… Я хочу этого… хочу…

И он сделал это. Врезался в меня снова и снова, не обращая внимания на мои болезненные крики и хлынувшие из глаз слезы. Мне было больно так, что хотелось завыть, но я сдерживалась и лишь теснее прижималась к нему. Пусть делает мне больно. Пусть разрывает все внутри, превращает в кровавое месиво. Чем больше крови, тем лучше.

Он был ненасытен. Закончив движения и получив разрядку, он уже через пять минут снова был в боевой готовности. Повернув меня к себе задом и поставив на четвереньки, проникал в меня в такой позиции. Все внутри горело и разрывалось от боли, но к этой боли примешивалось наслаждение. Я упивалась этой болью. Она – еще одна ступенька к осуществлению моего плана. За эту ночь он брал меня четыре раза. Моя боль возбуждала его не меньше, чем меня. Мы не обращали внимания на кровь, залившую белые простыни. Ее пряный запах будоражил нас и заставлял снова и снова сливаться в одно целое.

Это безумие закончилось на рассвете. Мы лежали, прижавшись друг к другу, он обнимал меня за плечи.

– Твоя мать скоро вернется. Поезд прибывает рано утром. Нужно убрать все следы, – в его голосе снова появились виноватые нотки.

– Она звонила вчера, – наматывая его кудрявый локон на палец, протянула я. – Рейс задержат. Она появится только после полудня. Так что у нас куча времени. Давай просто поспим. Я зверски устала.

– Я тоже… Ты просто измотала меня, – хохотнул он. – И не скажешь, что я у тебя первый.

Я не ответила, закрыла глаза и сделала вид, что тут же уснула, измотанная нашими любовными играми. Он по-хозяйски сжал мою грудь и, похоже, тоже попытался уснуть. Судя по тому, что его дыхание выровнялось, ему это и правда удалось. В отличие от меня. Ноющая боль внизу живота терзала адски, но я понимала, что должна терпеть. Еще немного… и я получу вознаграждение за перенесенную боль.

От неудобной позы тело затекло, но я старалась не двигаться, чтобы не разбудить его. Он не должен услышать… не должен проснуться раньше, когда еще сможет что-то изменить…

Через несколько часов послышался стук входной двери. С гулким стуком упал на пол чемодан. Послышались легкие шаги, направляющиеся в нашу сторону. Мама вернулась…

***

Я осторожно выбралась из-под руки Пуделька и свернулась комочком, отвернувшись от него. Делала вид, что плачу. В этот раз слезы выдавить из себя было легко. Все тело содрогалось от боли. Тут не то, что плакать, вопить будешь. Слышала, как мамины шаги замерли, скрипнула дверь. Глухой возглас:

– О, Господи!

Я повернула голову в сторону матери и при тусклом утреннем свете, пробивающемся сквозь занавешенные окна, разглядела ее лицо. В первый момент показалось, что вижу другого человека. Вместо пышущей здоровьем и энергии красавицы, выглядевшей всегда намного моложе своих лет, изможденная старуха. Губы сцеплены до крови, лицо посерело, все морщины разом выступили на лице. Почувствовав мстительную радость, я постаралась ничем ее не проявить. Вместо этого изобразила на лице страдания и кубарем скатилась с кровати.

Голая, с измаранными кровью бедрами и животом, нетвердой походкой я шла к ней. Каждое движение причиняло невыносимые муки.

– Мамочка, он… он… – Я протянула к ней руки. – Мамочка, мне так больно…

Она не двигалась, ничего не говорила и не делала ответных жестов. По щекам словно окаменевшего лица одна за другой катились слезы.

– Я ни в чем не виновата, мамочка, – канючила я.

Опустилась перед ней на колени, обхватила за ноги. Она брезгливо отодвинулась. Взгляд у нее был совсем чужой, я такого никогда еще не видела. Это меня задело больше, чем хотелось бы. Почему она не будит этого мерзавца, не закатывает истерику, не выгоняет на все четыре стороны? Вместо этого смотрит на меня, словно видит впервые.