Марина Снежная - Игра с огнем

Три дня я не выходил из дома. Затарившись спиртным и сигаретами, проводил время в пьяном угаре. На какое-то время отключался. Едва продирая глаза, снова начинал эту жуткую карусель забвения. Еще удивительно, что я вообще осознавал, сколько прошло времени. Оно сплелось в одну нереальную мешанину, когда за окном то темнело, то светлело. В один из таких промежутков полузабвения, когда за окном было сумрачно, а в открытое окно залетали капли от барабанящего по стеклу дождя, тишину прорезал дверной звонок. То, что это именно дверной, я с трудом, но сопоставил. Мобильник отключил еще в первый вечер после увольнения. Не хотел, чтобы кто-то звонил, требовал объяснений. Все-таки достали и тут.

Никто другой, кроме как коллега по работе, это быть не мог. Я – детдомовец, семьей так и не обзавелся, друзьями тоже. Даже не знал, как зовут соседей по лестничной клетке. Если кто-то приходил ко мне, я просто не открывал. С этим смирились и перестали тревожить вообще. Я решил, что и на этот раз выберу излюбленную тактику. Просто сделаю вид, что меня нет дома.

Звонок повторился, действуя на нервы все больше. Когда он раздался в восьмой раз, я не выдержал. Что ж, сами виноваты. Не хотели уходить по-хорошему! Теперь я просто вышвырну их, покрыв предварительно матом. Сейчас я и на это способен. Уже держа на языке заготовленное ругательство, я распахнул дверь. Воздух со свистом вырвался изо рта, я с трудом удержался на ногах и ухватился за дверной косяк.

На пороге стояла… она.

Волосы, собранные в строгий узел, растрепались и повлажнели от дождя, темно-красная блузка намокла, очерчивая каждый изгиб стройного тела. Губы Клаудии были крепко сжаты, глаза смотрели в упор. Я не мог понять, что выражало ее лицо. Мотал головой, чтобы лучше соображать, но это мало помогало.

– Впустишь? – хрипло спросила она.

Я посторонился, пропуская ее, полностью утратив дар речи. Не мог поверить, что она пришла ко мне. Зачем? Теперь, когда я уже смирился с ее отсутствием в моей жизни. Клаудия поджала губы, разглядывая жуткий бардак, в который превратилась моя обычно аккуратная и чистая квартира. Упаковки от еды, шкурки от колбасы, валяющиеся по полу, пустые бутылки, сигаретные окурки. Один стул я растрощил о стену и сейчас он сиротливо смотрел на меня тремя ножками и поломанной спинкой.

Ну и пусть! Я с вызовом вздернул голову. Пусть думает, что хочет. Я для нее никто, значит, и она должна стать для меня никем.

Клаудия обернулась и суховато осведомилась:

– Где у тебя пылесос и швабра? Или хотя бы веник?

Моя челюсть отвисла и замерла, не в силах вернуться на место. Совершенно ошарашенный, я неопределенно мотнул головой в сторону кладовки. Она прошла мимо меня, слегка задев плечом и оставив после себя аромат дорогих духов. Я жадно втянул носом воздух и уставился вслед.

– Пока я буду убирать, тебе не мешало бы душ принять, – заметила она, вернувшись с веником и тряпкой.

– Душ? – тупо спросил я.

– Да, а то разит от тебя, как от мамонта. – Ее губы тронула легкая улыбка. – Так моя тетка выражалась.

Я замер, чувствуя, как по телу растекается тепло. Будто что-то таяло внутри, расползалась давящая тяжесть. Осознав, каким отвратительным должен ей сейчас казаться, я захотел провалиться сквозь землю. Быстро кивнул и прошел в ванную. Плескался там около получаса, чувствуя, как понемногу трезвею. Когда вышел, первым делом заглянул в единственную комнату. Боялся, что Клаудии там уже нет. Боялся, что она вообще мне почудилась.

В комнате снова царили чистота и порядок, даже поломанный стул прислонен к стенке. Уловив аромат кофе, доносящийся из кухни, побрел туда. Клаудия стояла у плиты, помешивая дымящийся напиток. Кивнула мне в сторону стола.

– Садись, тебе сейчас просто необходим кофе.

Я не стал спорить, хотя мог бы сказать, что больше чем что-либо мне необходима она сама.

Она поставила передо мной чашку и села рядом. Поставив локти на стол, оперла подбородок на ладонь и уставилась на меня. Я сделал глоток и заставил себя произнести:

– Спасибо, очень вкусно.

– Вранье, – без тени улыбки отозвалась Клаудия. – Я готовлю ужасный кофе.

Из ее рук мне и яд бы показался сладким, но я не стал возражать. Кофе и правда был ужасным. Но я все равно его выпил, до последней капли, оставив только черную жижу на дне. Все это время она сверлила меня напряженным взглядом и ничего не говорила. Молчание уже казалось гнетущим. Но я молчал, боясь любым словом все разрушить. Хватит уже того, что ляпнул тогда, на корпоративе.

– Зачем этот демарш с заявлением? – наконец, первой не выдержала она.

– Никакого демарша, – подумав, откликнулся я. – Просто не хочу больше работать в вашей фирме. Думаю, имею на это право. И так восемь лет отдал ей.

– Тебя не устраивала зарплата или что? – не удовлетворил ее мой ответ. – Если да, я поговорю с главным и он…

– Нет! – заорал я так громко, что она вздрогнула.

Моя грудь ходила ходуном от одной только мысли об этом. Подавляя бешенство, я сжал руки в кулаки и с трудом заставил себя успокоиться.

– Дело не в зарплате, ясно?

– А в чем тогда?

– Думаю, ты и так знаешь. Не притворяйся, что ничего не замечала.

Если она сейчас скажет, что и правда не замечала… меня… это будет конец. Я точно сопьюсь и пущусь во все тяжкие.

– Ты о том, что сказал мне тогда? – глухо проговорила она, опустив глаза.

Она помнит! Она до сих пор об этом помнит! На краткий миг я даже ликование ощутил.

– Это было вызвано лишь возбуждением, вот и все. – Она избегала смотреть на меня. – Любовь – слишком сильное чувство, мало кто вообще умеет любить. Ты не должен путать страсть с любовью.

– Я и не путаю! Не считай меня непроходимым тупицей!

Я поднялся и нетвердой походкой приблизился к ней. Опустился на пол, положил голову на колени Клаудии и застыл так, вдыхая дурманящий запах ее тела. Снова накатывало возбуждение, с которым трудно было бороться.

– Я не верю тебе, – услышал холодный чеканный ответ. – Любовь – слишком сильное чувство. Да и от нее одни проблемы, ясно?

– Ты сама себе противоречишь, – заметил я, поднимая голову и пытаясь поймать ее взгляд.

– Хорошо… Объясню по-другому. Каждый раз, когда меня любили, это заканчивалось плохо.

– И ты стала избегать любви? – еле слышно произнес я.

Взял одну из ее маленьких ручек и прижал к своей щеке.

– Большинству мужчин нужно от меня одно… – Она попыталась высвободиться, но я не позволил. Ее рука некоторое время трепыхалась в моей, потом смирилась и затихла. – Они видят только тело. Я для них игрушка, красивая кукла, не более. Те, кто говорят о любви, иногда еще хуже тех, кто просто использует. Они ранят не только тело, но и душу… Как пафосно я заговорила! – Она издала хриплый болезненный смешок. – Прямо тошно.