Вера Колочкова - Коварство, или Тайна дома с мезонином

– Я тоже его любила, Мисюсь.

– Нет, Тиночка. Ты в нем писателя Чехова своего любила. Из головы любила, не из сердца. Потому что если б из сердца любила, то не пустила бы меня тогда к нему. Связала бы, а не отпустила. Потому что когда баба из сердца любит, у нее голова не работает. Ей, понимаешь ли, тогда все равно, какой образ в себе несет выбранный сердцем мужик. Чеховский образ, не чеховский…

– Нет, Мисюсь. Не права ты. Но спорить не буду. У каждого, видимо, на этот счет своя правда-спасительница припасена. А настоящей правды, наверное, действительно не знает никто. Потому и спорить с тобой не буду.

– Конечно, не будешь. Ты со мной вообще никогда умных своих споров-разговоров не заводила. Может, потому я тогда так по-детски жестоко с тобой и расправилась. Но поверь, я и правда его любила… И детей своих любила. А они теперь меня в богадельню сдают…

– Мама! Ну что ты говоришь такое, господи… Ну в какую богадельню? Там очень приличное место… – с надрывом проговорила Ольга, заламывая руки. – Не мучай меня, мамочка… Мы же вчера с тобой обо всем договорились! Я и так с ума скоро сойду от всего этого…

– Да. Ты прости меня, Оленька. Я все помню, я уже и вещи собрала. Не сердись, дочка. Я готова. Я даже и плакать не буду, как договорились… Куда меня пристроишь, туда и ладно. И ты меня прости, Тиночка! Спасибо, что попрощаться приехала. Теперь уж точно никогда не увидимся. Нехорошо я с тобой поступила, знаю. Нет, ты не думай, я и правда все, все понимаю! И всю жизнь виной этой мучаюсь. Ты прости, если можешь…

– Я простила, Мисюсь. Правда простила.

– Только ты не думай, Тиночка, что я у тебя твое счастье совсем отняла. Нет, неправда это. Мне от твоего счастья, знаешь ли, ни одной полной горсточки не досталось. Так, щепотки мелкие… Антон ведь тебя одну всю жизнь и любил! Не впрок мое детское коварство оказалось, никому не впрок… И сама я теперь никому не впрок…

– Ну что ты, Мисюсь! Не надо. Не надо так, прошу тебя! – снова не сдержалась Тина, заплакала горько. – И ты меня прости, сестренка… Я ведь не знала о тебе ничего…

– Тиночка, ты погоди, не плачь. Погоди, Тиночка… Тут у меня для тебя одна тетрадка есть… Где же… – засуетилась вдруг испуганно Мисюсь, крутя колеса своей коляски в сторону сваленных в углу комнаты сумок. – Куда же я ее сунула-то, господи… Дай бог памяти…

– А что за тетрадка, мам? – с интересом спросила Ольга, озадаченно глядя на мать.

– Да тебе неинтересно, доченька. Обыкновенная отцовская тетрадка, ценности никакой не представляет… Я ее нашла, когда архив Антона разбирали. Сейчас, сейчас покажу…

Дрожащими руками она полезла в боковой карман большой черной сумки, с трудом вытащила из его плотного нутра обыкновенную толстую тетрадку в коричневом дерматиновом переплете. Старую, помятую. Таких сейчас и не встретишь уже. Развернувшись к Тине, протянула ей свое сокровище, проговорила тихо:

– На, Тиночка. Возьми. Это дневник его…

Тина молча приняла из ее рук тетрадь, полистала нерешительно. Пожелтевшие от старости хрупкие страницы были исписаны бисерным, с наклоном чуть влево Антоновым почерком. Надо же, настоящий дневник. Она и не знала тогда, что Антон ведет дневник… А взглянув на дату первой записи, тут же и поняла, почему не знала. Дата была той самой давности, когда она не вернулась сюда из Белоречья, со Светиных похорон. Когда осталась в Белоречье воспитывать осиротевшего племянника Митеньку…

Сев в кресло и открыв тетрадь наугад, на самой ее середине, она стала вчитываться в такой знакомый, такой когда-то привычный почерк Антона. Острые с наклоном влево буквы хоть и попрыгали поначалу перед глазами, но потом послушно начали выстраиваться в четкий свой ряд, складывались в слова и предложения, смысл которых оседал даже и не в голове, а в сердце будто, заставляя его работать часто и тревожно, отчего в груди разлилась вдруг нехорошая горячая боль…

«…Скажи, мой зеленый колокольчик Тин-Тин, отчего такая тоска нападает временами? Я чувствую – она каким-то образом и не связана даже с той болью, которую я сам себе причинил, обидев твою любовь… Понимаешь, боль эта особого рода, и я свыкся с нею постепенно, стал носить в себе, как носят в себе сердечники исстрадавшееся инфарктами сердце. Привыкают к постоянной его боли и носят. Тоска же приходит сама, выползает медленно и незаметно из плотных корешков любимых книг, смотрит на меня твоими зелеными глазами. Тебе плохо, Тин-Тин? А ты знаешь, мне без тебя очень плохо… Иногда, ночью, засидевшись здесь, среди старых книг, я вижу тебя. Может, это похоже на сумасшествие, но в тот момент мне кажется, что я слышу даже и звук твоего голоса, звонкий и нежный, как звук зеленого колокольчика. И мне хочется жить дальше. Несмотря ни на что. Потому что где-то далеко есть ты. Пусть не со мной, но есть же! Что с тобою сейчас, мой маленький колокольчик? Где ты сейчас, Тин-Тин?..»

Тина торопливо захлопнула тетрадь, сглотнула набухший в горле слезный комок. Горячая боль из груди отступила тут же, и она вздохнула вольно и свободно. Потом подняла голову к Мисюсь, улыбнулась ей виновато. Подумалось совершенно некстати, что чеховский «Дом с мезонином» тоже заканчивается вот так – безысходным риторическим вопросом. Только звучит он по-другому. Не «где ты, Тин-Тин», а «где ты, Мисюсь»… Конечно же, не имел абсолютно никакого отношения к их истории чеховский рассказ. И тем не менее судьбе виднее. Не надо было ее гневить, не надо было называть с самого детства свою сестренку этим именем. Может, и не соблазнилась бы она тогда чужой любовью, не соблазнилась бы жизнью в большом доме с мезонином… Хотя и глупости все это, конечно же…

Вздохнув еще раз, Тина поднялась с кресла, повернулась всем корпусом к Ольге, произнесла решительно:

– Так, Оля. Ответь мне: когда машина за матерью подойдет, которая ее в интернат должна везти?

– Не знаю… – растерялась вдруг Ольга от этой Тининой решительности. – Скоро, должно быть… Игорь сказал, после обеда где-то…

– Она, я понимаю, специализированная какая-то?

– Не знаю… Наверное… Надо ведь коляску как-то перевезти, и вещи вон еще… Да и маму на носилках нести придется… А что? Почему вы об этом спрашиваете, Валентина Петровна? Вы не беспокойтесь, они все сами сделают! По крайней мере, Игорь, мой муж, с ними так договаривался. И деньги уже вперед заплатил… А двери им жильцы откроют. Не беспокойтесь об этом, Валентина Петровна…

– А я и не беспокоюсь уже. Просто это хорошо, что машина специализированная. До вокзала мы на ней как раз и доедем. Билеты тоже, я думаю, сразу купим. Вот еще кресло надо куда-то пристраивать… В товарный вагон, может… Ну да ничего, разберемся!

– А… Почему на вокзал-то, Валентина Петровна? Не поняла… Зачем на вокзал? Мы же хотели к нотариусу…