Елена Вернер - Черный клевер

– Вот уж не знала, что ты такой ревнивец, – удивлялась Лора. Это и правда было на него не похоже. Но Глеб только злился и обиженно закрывался в комнате. А у Лоры почему-то не находилось сил, чтобы скрестись в дверь, ластиться и шептать на ушко чепуху и нежности, пока Глеб не смягчится, – как это бывало прежде после размолвки. И дверь в комнату оставалась запертой все дольше и дольше.

Так продолжалось пару лет. Сначала Лора уговаривала себя, что еще немного, и все пройдет, уладится. Что у нее хороший брак, да и бывают ли семьи, в которых совсем уж гладко да сладко? Все-таки люди, все мы люди, и у каждого есть право на депрессию, сомнение или плохое настроение… «Все устаканится, не паникуй, не руби сплеча», – повторяла себе Лора, как мантру. То же самое ей твердила подруга Юля, такая же молодая мамочка, как и она. Юля тоже жаловалась на то, что отношения с мужем охладели, но не унывала и лишь подмигивала:

– Не кисни, Лор. Прорвемся.

Юлька прорвалась. Или нет, это уж как посмотреть. Это она, а не Лора, закрутила роман с брюнетом-педиатром, и теперь делилась впечатлениями о его бурном темпераменте. Лора могла ее понять, но идти тем же путем не собиралась.

И тогда она осознала, что долго так не протянет. Иногда вечерами она смотрела на Глеба, вспоминая все хорошее, что у них было. Он хлебал суп и ел жаркое, так что губы блестели от соуса, все такой же родной, с курчавыми волосами на затылке, с уже наметившимся от семейных разносолов брюшком, и она знала, что последует дальше – выпуск новостей, звонок старому другу… Знала досконально. Темы разговоров, что его волнуют, тембр его голоса, привычки. Он забывал тапочки под кухонным столом, выстригал волоски в носу, всегда клал грязные носки в корзину для белья, причем парами. Он никогда не забывал опустить седушку на унитазе, не оставлял тюбик зубной пасты открытым, не требовал отчет о потраченных деньгах. Лора перебирала это в уме с грустью и сожалением. Глеб был хорошим мужем, таким, что и упрекнуть не в чем. И тем безумнее, невыносимее Лоре становилось осознавать, что она хочет уйти. Что не может и помыслить о том, чтобы родить еще детей и состариться рядом с этим человеком. Какая-то очень важная деталька от их семейного конструктора потерялась, закатилась в дальнюю щель и сгинула…

Любая другая бы, услышав Лорину историю, сказала бы, что та просто «бесится с жиру», но сама она считала, что уйти – правильнее, честнее… В конце концов на дворе не девятнадцатый век, и развод – всего лишь решение двух самостоятельных людей не быть вместе, ничего страшного. Глеб не бросит сына, они могут воспитывать его совместно. Просто не будут супругами. Не станут больше занимать в жизни друг друга то место, которое, вполне вероятно, судьбой предназначено кому-то еще – стоит лишь поискать или подождать. Ведь жизнь еще не прожита и наполовину, к чему жертвы? Все еще можно устроить и переиграть к лучшему.

Потом Глеб задумал расширять бизнес и открывать еще один магазин в соседнем районе. Дела шли довольно успешно, но затея потребовала больших усилий и затрат, и муж стал пропадать из поля зрения почти сутками. Лора занималась делами на основной точке, принимала товар, контролировала консультантов и кассира, и справлялась с этим на «отлично», отгоняя от себя мысль о том, что совершенно не скучает по Глебу, когда его нет рядом, и при виде его испытывает лишь укол болезненной совести. Вот бы продолжать работать так же, но при этом остаться с Глебом деловыми партнерами, думала она. Это ведь вполне возможно, они же цивилизованные люди…

Лора до сих пор помнит, как собиралась с силами. Когда все было уже решено, и надо только – сказать. Когда перестилала постель и думала: «Вот, наверное, в последний раз…», когда готовила ужин, гадая, сколько еще раз ей выдастся пожарить картошку, прежде чем она осмелеет настолько, чтобы объявить. Жалела о кошке, которая больше любила Глеба и, наверно, осталась бы с ним после развода, милое и бестолковое существо, каждую ночь спавшее, вытянувшись длинной колбасой между их тел. Пушистая граница двух льдин. Лора продумала все, боясь сделать слишком больно и понимая, что боль ее ухода неизбежна. Как лучше – сказать или написать? Или, может быть, наговорить на диктофон? Нет, это будет подлость. Человек, худо-бедно проживший с ней пять лет, достоин видеть Лорины лицо и глаза, когда будет слушать о ее решении. Она должна вынести это, проглотить микстуру его гнева и ужаса.

И тот последний раз, когда она легла с Глебом в постель, – это вообще был последний ее любовный опыт. Нет, не любовный – сексуальный, само это слово «секс» подходит куда больше, англицизм, такой сухой, отстраненный, фактологический, без оттенков переживаний. Просто действие, просто акт. У них давно уже ничего не было, сперва Лора ссылалась на критические дни, потом на головную боль, затем на простуду. Но больше тянуть было нельзя. Или сказать и оборвать все, или… Глеб так долго готовил открытие нового магазинчика, и вот дата назначена – через неделю. Вытерпеть только неделю, уговаривала себя Лора. Она видела, как многозначительно подмигивает ей муж (какое старое, бессмысленное, жестокое слово «муж»!), как он снимает одежду и сообщает, что идет в душ. Лора достала из буфета бутылку виски, плеснула в стакан и выпила залпом. А потом разделась и пошла в ванную к Глебу. Он что-то шутил, намыливал ее тело, намыливал свое, и пена с приторным фруктовым запахом на минуту объединила их, вернула былое. Только на минуту, потом был холод коридора и комнаты, сухость простыней, под которыми хочется согреться и съежиться, а не предаваться утехам. Скажи, скажи сейчас – кричало ей все внутри. Она не сказала.

Все было обычно, обыденно, привычно. Иногда удавалось сосредоточиться на процессе, но вдруг Лорины глаза непрошено распахивались, и тогда комната обретала нарочито резкие очертания, до мельчайшей подробности. Вот кресло, вот плед, вот тройник с удлинителем, протянутый к телевизору… Скол на глиняном боку цветочного горшка. Лора закрывала глаза.

Глеб ничего не заметил. Он был радостен, что избавил тело от гнетущего ожидания разрядки. Когда все закончилось, он привлек Лору к себе и сказал, что любит. Обдирая губы ссадиной лжи, она прошептала тихо:

– Я тоже.

Когда он заснул, Лора выползла из-под одеяла, вернулась на кухню, прикрыв за собой дверь, и дала волю слезам стыда и ненависти к себе. Только бы дотерпеть еще неделю, не испортить его жизнь еще больше своим непрошенным уходом. Свести урон к минимуму. Не важно, что такой ценой. Если уж она виновата, что разлюбила, то вот пусть сама так и мучается – а он пусть поспит, поспит спокойно последние ночи их совместной жизни.

А потом стало гулко, пусто и все равно. Глеб открыл магазин, не зная, что дома началась ядерная зима, что и самого дома больше нет. Наконец Лора отвезла маленького Алешу погостить к бабушке, просто чтобы не травмировать ребенка семейной сценой.