Дэвид Левитан - Каждый новый день

Я не рассказываю, что мне не раз приходилось случайно есть мясное, находясь в теле вегетарианца. Все время как-то забываю проверить эту подробность из жизни моего нового тела. Обычно меня предупреждает реакция друзей. Но однажды я крупно подвел одного радикального вегана. Его очень сильно тошнило в «Макдоналдсе».

За едой мы еще немного поболтали. Серьезный разговор начинается не раньше чем мы сворачиваем пикник и отправляемся гулять по лесу.

– Скажи мне, чего же ты, в конце концов, хочешь? – решительно начинает она.

– Я хочу, чтобы мы были вместе, – недолго думая, отвечаю я.

Она продолжает идти. Я держусь рядом.

– Но мы не можем быть вместе. Разве ты этого не понимаешь?

– Нет. Не понимаю.

Вот теперь она останавливается, поворачивается и кладет мне руку на плечо.

– А понять нужно. Я могу тебя любить. Ты можешь меня любить. Но вместе быть мы не можем.

Понимаю, что это нелепый вопрос, но все же спрашиваю:

– Почему?

– А что тут непонятного? Потому что в любой день ты можешь проснуться в другом конце страны. Потому что при каждой нашей встрече я не могу избавиться от ощущения, что вижу перед собой другого человека. К тому же не думаю, что ты можешь мне понравиться в любом виде. Ну вот, например, как сейчас.

– А что такое? Почему это я тебе не нравлюсь?

– Просто это уж слишком, да. Слишком совершенно. Не могу даже вообразить, что у меня может быть что-то с такой, как… ты.

– А ты смотри не на нее – смотри на меня!

– Ну не могу я видеть тебя за ней, понимаешь? И не забывай, есть еще Джастин! Я должна думать о Джастине.

– А ты не думай!

– Ты не знаешь его , пойми! Сколько часов ты провел в его теле, не считая времени на сон? Четырнадцать? Пятнадцать? И ты действительно думаешь, что за это время успел узнать о нем все? И узнать все обо мне?

– Джастин тебе нравится потому, что он – человек пропащий. Поверь, я и раньше встречал таких. А ты знаешь, что происходит с девушками, которые влюбляются в парней таких, как он? Они сами становятся пропащими. Исключений не бывает.

– Прекрати! Хватит! – взрывается она.

Но я уже не могу остановиться:

– Как ты думаешь, что случилось бы, повстречай он Эшли? Вот, допустим, гуляем мы втроем. Много бы он обращал на тебя внимания, как думаешь? Ему наплевать на твою личность, вот в чем дело. Я тут случайно подумал: а ведь ты в тысячу раз привлекательнее, чем эта Эшли. А ты действительно считаешь, что он смог бы сдержаться и не распускать руки? При удачном для него раскладе?

– Он не такой, каким ты его рисуешь.

– А ты в нем уверена? Кроме шуток?

– Прекрасно! – восклицает Рианнон. – Вот сейчас я ему и позвоню.

Не обращая внимания на мои поспешные протесты, она набирает номер и после его ответа говорит в трубку, что, мол, в город приехала ее подруга и она хочет, чтобы он с ней познакомился. Предлагает сходить куда-нибудь пообедать. Он в принципе не против, но соглашается не раньше чем Рианнон дает обещание оплатить обед.

Она отключается.

– Ну что, доволен? – спрашивает она.

– Даже и не знаю, – честно отвечаю я.

– Я тоже.

– Когда встречаемся?

– В шесть.

– Нормально, – говорю я, – время у нас есть. Давай наконец я все тебе расскажу. А ты потом расскажешь о себе.

Насколько же все становится проще, когда мы говорим о чем-то реальном! Не приходится напоминать себе, в чем суть истории, поскольку мы – ее участники.

Она спрашивает, когда я впервые все понял о себе.

– Видимо, года в четыре-пять. Конечно, я и до этого знал, что тела у меня все время разные, что каждый день у меня разные папа и мама. Или бабушка, или няня, ну и так далее. Рядом всегда был кто-то, кто заботился обо мне, и я думал, что вот так и устроена жизнь: каждый день она у всех новая. Если я что-нибудь путал – имя, например, или адрес, или какие-то правила поведения, – меня просто поправляли. Никто особенно не волновался. Ну, перепутал ребенок. Бывает. Я не думал о себе ни как о мальчике, ни как о девочке; не было такой потребности. Просто на один день я становился то мальчиком, то девочкой. Как будто менял одежду.

Закончилось все тем, что я осознал: я не понимаю, что такое «завтрашний день». Все дело в том, что через некоторое время я начал замечать, что люди вокруг меня все время говорят о том, чем они займутся завтра. Вместе займутся. А когда я начинал спорить, на меня смотрели как-то странно. Казалось, все были уверены, что завтрашний день они проведут вместе. Все, кроме меня. Я говорил кому-нибудь: «Да тебя же завтра здесь не будет!», а он мне отвечал что-то вроде: «А куда ж я денусь?» На следующее утро я просыпался, и никого из них не было. А мои новые родители не могли понять, почему это я так расстроен.

У меня на выбор были только две возможности: или с ними со всеми что-то не в порядке, или со мной. Или все они только и занимались тем, что разыгрывали друг друга насчет совместного завтрашнего дня, или я был единственным, кто исчезал из их жизни.

Рианнон спрашивает:

– А ты не пытался как-то задержаться?

Я отвечаю:

– Уверен, что пытался. Просто сейчас не помню. Ну вот возьмем тебя: много ли ты сохранила воспоминаний о себе пятилетней?

Она качает головой:

– Да совсем не много. Помню, как мама водила нас с сестрой в обувной магазин за туфельками для детского сада. Помню, как учила, что если зеленый свет, то можно идти, а если красный, то нельзя. Как раскрашивала светофор на картинке. А у учительницы не получалось объяснить, что означает желтый цвет. По-моему, она велела нам относиться к нему, как к красному.

– А я быстро выучил алфавит, – вступаю я. – Помню, что учителя очень удивлялись. Думаю, на следующий день они так же сильно удивлялись тому, что я все забыл.

– Наверное, пятилетний ребенок вряд ли заметит, что у него был выходной.

– Наверное. Не знаю.

– Я все время расспрашиваю Джастина об этом, ну, ты знаешь… О том дне, когда ты был в его теле. Вот что удивительно: у него очень четкие фальшивые воспоминания. Он не спорит, когда я говорю ему, что мы ездили на море, но на самом-то деле ничего об этом не помнит.

– С Джеймсом, одним из близнецов, – та же история. Он не заметил никаких несоответствий. Но вот спросил я его, кого он приглашал на кофе, – и он не вспомнил ничего. Знал, что был в «Старбаксе»: он должен был как-то объяснить себе, где он был в это время. Но не помнил того, что фактически там происходило.

– Может быть, они помнят только то, что ты хочешь, чтобы они помнили? И перед тем как уйти, ты оставляешь для них придуманную тобой историю? То, что ты хочешь, чтобы они запомнили. Или их собственное подсознание изобретает для них удобные версии происходившего. Ну, как будто оно знает, что происходило на самом деле, и знает, как поступать с этой информацией.