Екатерина Вильмонт - У меня живет жирафа

Тут у него зазвонил телефон и весь вечер звонил почти не переставая – первый эфир оказался на редкость удачным, и Голубев принимал поздравления, искренние и не очень. Дамы тем временем беседовали.

– Ия, деточка, как вам живется с ним? Непросто наверное?

– Я бы не сказала… Мне хорошо. У него чудесная мама. Она ко мне так тепло отнеслась, я даже от родной матери сроду такой заботы не видела, просто до слез… И отец очень славный, только немножко занудный, – ласково улыбнулась Ия.

– А сынишка?

– Чудесный парень! Сперва стеснялся меня, дичился, но один раз пришел с бабушкой ко мне в ателье, увидал всякие электронные машинки и так заинтересовался… Особенно ему вышивальная машинка понравилась.

– Выходит, вы счастливы, деточка?

– Кажется, да. Я ведь и мечтать о таком никогда не смела.

– Но есть какое-то «но»?

– Да нет, просто я боюсь, что в один прекрасный день ему станет со мной скучно.

– Чепуха! Когда ему скучать? Но я позволю себе дать вам один совет. Всегда интересуйтесь его делами, пусть он все вам рассказывает, а вы расспрашивайте его, вникайте, даже если это вам не слишком интересно. Ох, деточка, у меня с этой передачей все из головы вон, голова-то уже дырявая… Звонил Марк Борисович, сказал, что самое позднее во вторник вашего Чащина выпустят до суда под подписку о невыезде.

– Ох, как хорошо! Надо скорее позвонить Аньке.

– Да он уж сам ей позвонил. Ему страшно нравится эта парочка, хотя он, как теперь выражаются, положил глаз на вас, деточка.

– Да ну…

– Иечка, пока голубчик Голубев пожинает телефонные лавры, я задам вам, возможно, бестактный вопрос: а что с вашим бывшим деверем?

Ия нахмурилась.

– Я не знаю, Мария Евграфовна. Он совсем пропал. Он же спасатель, а что творится на Дальнем Востоке, сами знаете. Он там. Последний раз звонил месяца два назад. Я пыталась ему дозвониться, что-то сказать… о себе, но не удалось.

– Да, если помните, я вам говорила, что он мужчина не для жизни, вольный казак…

– О чем тут шушукаются мои любимые дамы? – вернулся к ним Голубев. Он был радостно возбужден, весел, голубые глаза сияли.

– О чем шушукаемся? – лукаво переспросила Мария Евграфовна. – Разумеется, о мужиках!

Прошел еще месяц. Ия с Голубевым расписались и улетели в Израиль. Авива пригласила их в гости, у нее была отличная квартира на улице Моше Даяна в Тель-Авиве. Она накрыла стол, наготовила всяких вкусных вещей.

– Если б вы знали, как я рада, что вы приехали! Мы с Жирафой так давно дружим…

И я столько от нее о вас слышала, еще классе в седьмом!

– Авивка! – одернула подругу Ия.

– А ты думаешь, Владислав Александрович об этом не знал? Еще тогда? Ведь знали?

А, Владислав Александрович?

– Сам бы не догадался, мне Алина сказала, – засмеялся он.

– Авивка, а зачем тебе одной такая большая квартира? – решила перевести разговор Ия.

– Ну, на перспективу, меня еще рано списывать со счетов! – задорно засмеялась Авива.

А на другой день, это была пятница, Авива не работала, подружки встретились с глазу на глаз. Голубев отправился на встречу со старым знакомым из МОССАДа.

– Ой, Ийка, я тебя понимаю, он хорош и влюблен в тебя по уши. Да, между прочим, твое платье имеет бешеный успех. Может, сошьешь еще одно?

– Не вопрос. А у тебя машинка-то есть?

– Есть.

– Тогда без проблем! А ткань?

– Пошли прямо сейчас, а то скоро все магазины закроются до завтрашнего вечера. Чего терять драгоценное время. А Голубев твой не будет сердиться?

– Только обрадуется, у него тут полно дел… Слушай, а как Ашот?

– Сказал, что дает мне полгода, и если я не перееду к нему, женится на армянке, которую ему сватают родственники.

– А ведь может! – встревожилась Ия.

– Я понимаю. Но я, Ийка, не хочу отсюда уезжать. Тем более в Питер, я теплолюбивое растение, я там зачахну.

– Ох, Авивка, он такой золотой мужик…

– Так и меня не на помойке нашли… ладно, полгода у меня еще есть, а вдруг я передумаю, или он…

В середине января Ия подъехала к своему ателье на новенькой «тойоте». Голубев категорически запретил ей гонять на скутере и подарил машину. Она пожаловалась было свекрови, которая, как правило, всегда была на ее стороне, но тут, к удивлению Ии, поддержала сына.

– Он прав, детка. Гонять на мотоцикле, особенно зимой, особенно в Москве, очень опасно.

– Но на машине тоже опасно, и пешком опасно, и даже в метро всякое может случиться…

Ие было безумно жаль своего железного коня, но ослушаться обожаемого мужа она не решалась.

И вот сейчас она возвращалась из магазина, где закупала фурнитуру для ателье. Делать это она никому не доверяла. Вытащив из багажника две громадные сумки, она подумала: да, на скутере я бы их не довезла, и теплая волна любви и благодарности мужу залила все внутри.

Навстречу ей выскочила Аня. Вид у нее был странный, словно бы испуганный.

– Наконец-то явилась! – прошептала она. – Тебя ждут!

– Кто? – испугалась вдруг Ия.

– Увидишь. Он в подсобке, кофе пьет.

И тут из подсобки вышел мужчина. Он так переменился, что она не сразу его узнала.

– Господи, Миша, это ты?

Он исхудал и как-то словно почернел. Это был вконец измочаленный человек.

У Ии сердце замерло от жалости. Но при виде ее он вдруг улыбнулся прежней улыбкой.

– Ну, здравствуй, красавица! Не узнаешь? Ничего, это все поправимо, просто пришлось очень несладко, сама небось знаешь, что там творилось. А я еще и заразу какую-то подцепил, почти два месяца в госпитале провалялся. Ты прости, что не подавал вестей, чувствовал, что тебе это не больно надо. Вижу, замуж вышла, – он глазами показал на ее руку с обручальным кольцом. – Правильно, я в мужья-то не гожусь. Сейчас оклемаюсь маленько и опять подамся на Дальний Восток, прикипел я к тем местам.

А ведь готов был в Москве остаться… Вон как бывает. Обычно амур людей сводит, а нас с тобой Амур-батюшка развел… И еще говорят – не разлей вода, а нас вода разлила… Вот так, Иечка. Ты только не думай, я на тебя не в обиде, зла не держу. Все правильно. Просто ты помни, что есть на свете человек, который тебя любит. Стоп, не говори ничего, и будь, пожалуйста, счастлива!

С этими словами он натянул куртку и вышел на крыльцо.

Ия потрясенно смотрела ему вслед, а в душе поднималось щемящее чувство невозвратимой потери…

Имеется в виду стихотворение Н. Гумилева.

Принятое в немецком языке выражение из трилогии Ф. Шиллера «Валленштейн».