Барбара Фритти - Желанная моя

– Помнишь бег парами, когда ногу одного бегуна привязывали к ноге другого? Ты потянул подколенное сухожилие и не желал признаваться, что тебе больно. Настоял, чтобы мы добежали до финиша, уж очень хотел победить.

– И мы победили.

– Да, но потом ты целый месяц не мог ходить, – напомнила Алекса.

– К чему ты клонишь?

– К тому, что ты упрям и не признаешься, когда тебе больно.

– Ладно, признаюсь. Мне больно.

Алекса склонила голову, задумчиво глядя на него. Пожалуй, пора рискнуть и задать еще один важный вопрос.

– Брейден, что с тобой случилось? Как ты был ранен?

Он долго колебался.

– Мы попали под обстрел… Меня ранило осколками. Один из них порвал мышцу.

– Только ты пострадал?

– Нет. Несколько человек погибло.

Алекса почувствовала по его тону, что Брейден потерял кого-то близкого.

– Среди них были твои друзья?

– Да. Но я не хочу о нем говорить.

– Может быть, тебе станет легче. Просто назови мне его имя.

Брейден вздохнул.

– Пит Коннорс.

Имя показалось Алексе знакомым.

– Ты в детстве ошивался с каким-то Питом. Это, случайно, не он?

– Он самый. Мы вместе выросли, вместе записались в армию, мы много чего делали вместе. Но я вернулся, а Пит нет. – Брейден отвернулся к воде, помолчал. – Его родители даже смотреть на меня не могут… и жена тоже. Они все пытаются понять, почему я выжил, а он – нет. Я сам задаю себе тот же вопрос.

– Мне очень жаль, Брейден. – Алекса могла предложить ему лишь сочувствие, понимая, как разозлили бы его любые банальности.

Брейден пожал плечами с напускным безразличием, но она чувствовала, что его душевные раны очень глубоки, и он не собирается выставлять их напоказ.

– Я рада, что ты вернулся. Если тебе как-нибудь захочется поговорить, я выслушаю.

– Этого не будет.

– Ну, если вдруг, я…

Алекса осеклась, и Брейден прищурился.

– Чуть не сказала, что будешь рядом? А ты ведь не можешь это пообещать, верно?

Брейден долго смотрел на нее, и она не могла догадаться по выражению его лица, о чем он думает. Алекса решила сменить тему.

– Как твоя нога?

– Еще минута, и все будет нормально.

– Ты практически бежал по пляжу. К чему такая спешка?

– Не знаю.

Алекса ему не поверила.

– Да что ты говоришь? Не знаешь? Лично у меня есть соображения на этот счет.

– И, как я понимаю, ты собираешься поделиться ими со мной, – сухо заметил Брейден.

– Оказавшись на пляже, ты вспомнил прошлое, а тебе этого совсем не хотелось. Ты подумал, что сможешь обогнать свои мысли… как раньше. Когда мы приходили сюда детьми, я всегда знала, если ты тревожился об отце, потому что ты пытался уговорить меня побежать куда-нибудь.

– Может, я просто любил бегать.

– Ты прекрасно знаешь, что я права, – покачала головой Алекса.

– Ты никогда не сомневалась в своей правоте.

– И обычно не ошибалась.

Его лицо просветлело.

– Алекса, ты стала еще самоувереннее.

– Жизнь научила. – Она помедлила, прямо взглянула в его глаза. – Брейден, не нужно притворяться со мной. Ты можешь быть самим собой, говорить, что думаешь, как раньше. В детстве мы о многом говорили.

– Говорила ты. Я слушал.

– Ты тоже говорил. Не я одна. Ты можешь отгородиться от меня сейчас, но ты не можешь переписать наше прошлое.

– Вероятно, мы просто по-разному помним наше прошлое, – заметил Брейден.

– Вероятно. Но мы можем начать новый отсчет сейчас. Мне хотелось бы заново познакомиться с тобой. Почему ты не хочешь дать мне шанс? – Алекса поднялась и протянула ему руку. – Держись. Не стесняйся.

Как только Брейден ухватился за протянутую руку, Алекса поняла свою ошибку. Прикосновение его руки отозвалось в каждой клеточке ее тела. Поднявшись, Брейден не отпустил ее, просто смотрел сверху вниз, как много лет назад. Алекса затаила дыхание, однако он не поцеловал ее, просто выдернул руку и отвернулся.

Ну и отлично, сказала она себе, стараясь успокоить сорвавшийся с цепи пульс. Поцелуи с Брейденом – последнее, что ей нужно, ведь, как и раньше, она через несколько дней уедет.

Брейден поверить не мог, что чуть не поцеловал Алексу. Что на него нашло, черт побери? На этом этапе своей жизни он не имеет права связываться с кем угодно, тем более с Алексой. Слишком много лет он потратил зря, думая о ней. И хотя было приятно снова увидеть ее, их жизненные пути разойдутся, как расходились прежде.

Теперь он шел медленнее, все еще испытывая боль в поврежденной мышце. Алекса права в одном: он терпеть не может чувствовать себя слабым. Он никогда не был хлюпиком, а армия еще больше закалила его, сделала сильнее. Однако сейчас он чувствовал себя собственным жалким подобием, и ему это совсем не нравилось. Хватит киснуть. Слишком долго он зализывал раны. Пора двигаться вперед.

– Ой, смотри. – Алекса резко остановилась, присела на корточки и протянула ему красивый шарик из голубого стекла. – Какая красота.

– Как твои глаза, – вырвалось у него прежде, чем он прикусил язык.

Слегка покраснев, Алекса распрямилась.

– Может, я увезу его с собой.

– И что будешь с ним делать? Ты теперь бухгалтер. – Если честно, он все еще не мог поверить, что подружка его детства, одаренная богатейшим воображением и творческими способностями, изо дня в день возится со скучными цифрами.

– Не знаю, – прошептала Алекса, убирая стеклышко в карман джинсов.

– Может, он напомнит тебе, какой ты когда-то была, – съязвил Брейден.

– Думаешь, мне необходимо напоминание?

– Может, ты думаешь, что тебе необходимо напоминание? – возразил он.

Алекса нахмурилась.

– Терпеть не могу, когда на вопрос отвечают вопросом. Вспоминается психотерапевт, к которому таскала нас мама.

– Ты посещала мозгоправа?

– Сеансы психотерапии входили в семейные консультации, хотя папа выдержал только один раз, так что вряд ли это можно назвать семейным мероприятием.

– Ну, вы выговаривались, и вам это помогало? – В армии ему пришлось пройти курс психотерапии, но Брейден считал усилия специалистов абсолютно бесполезными. Правда, если честно, в отсутствии результатов было гораздо больше его вины. Лечение было принудительным, и он не желал изливать душу перед докторами.

– Мне нет, – признала Алекса, – а маме вроде помогало. Она любила поговорить о том, как плохо с ней обошелся отец, а врачу платили за то, чтобы он слушал. Кроме психотерапевта, у нее была только я, но чем я могла помочь? Я была подростком и не знала, что ей сказать. Только понимала, что должна поддерживать ее.

– Ответственность за чье-то счастье – тяжелая ноша, – тихо сказал Брейден. – Особенно, если этот человек – твоя мать. Должно быть наоборот.

– Ну, так уж случилось. Я день за днем делала, что могла, и не заглядывала далеко вперед, чтобы не сорваться.