Вера Копейко - Снежное дыхание любви

А ведь Нина, когда он выловил ее в реке, была одета с удивительным вкусом. Казалось бы, обычная куртка, джинсы, ботинки. Под ними — свитерок, который намок так, что пришлось выжимать. Но под джинсами и свитерком надето белье одного цвета. Его подруга, с которой они прожили восемь с половиной месяцев, считала, что если она не собирается ни перед кем раздеваться, то какая разница, что под одеждой?

На Нине было черное термобелье, хорошего качества. Чтобы купить такое, надо обладать вкусом не только к вещам, но и к самой жизни. Если угодно — любить себя, свое тело. Тонкое, но сплетенное где-то на севере Европы, оно прекрасно облегало тело, согревало, не стесняло движений. Если честно, он расстался с последней пассией из-за ее пристрастия к красному безумству. Так Антон называл алые стринги, которые она надевала под джинсы.

Антон не раз спрашивал себя, почему для него так важен вкус. Однажды, глядя на звездное небо, догадался — мир вокруг создан с большим вкусом. Небо, земля, то, что на ней растет, и то, что в ней таится — настоящие чудеса вкуса. Человеку остается научиться замечать и развивать в себе то, что он чувствует, наблюдая за природой.

— Ты так считаешь? — спросила Нина, обдумав его похвалу. — У моей мамы вкус гораздо лучше, чем у меня. Ее все называют стильной.

Его глаза то и дело искали ее губы, крупные, полные, ему нравилось смотреть, как легко они двигаются, когда Нина говорит. Они как будто играют и дразнят тех, кто смотрит на них. А она сама знает, как действует на мужчин?

Он усмехнулся. Похоже, нет. Ему известно о жизни больше, чем ей. Для таких, как Нина, умных, гармоничных от природы людей, физический недостаток заставляет компенсировать его чем-то другим. Стать лучше других. Хотеть больше других. И очень часто им это удается. С ними интересно.

Сегодня Антон ждал Нину на обледенелых ступеньках библиотеки. Нина должна принести распечатку северной части карты.

— Хочешь пирожное? — спросил он, когда они свернули к бульвару. Нина шла легкой, скользящей походкой, как будто на ней были не ботинки на толстой подошве, а туфельки. Под ногами не обледенелый тротуар, а натертый паркет бального зала.

На Нине была черная пуховая куртка, черные джинсы. На плече висел рюкзачок, но на нем — это Антону нравилось больше всего — не болталась ни белочка, ни собачка, или еще какой-нибудь талисман, оберег или прочая ерунда.

— Пирожное? — переспросила она.

— Я знаю где, — полушепотом сказал он, наклоняясь к ее уху. Ему хотелось поймать аромат волос. — Так хочешь или нет?

— Хочу, — сказала Нина. Потом поморщилась.

На самом деле, у нее в кошельке совсем чуть-чуть. Все деньги, которые к ней попадали, она клала в шкатулку. На лицо, как говорила она себе.

Пирожные были крохотные, Нина старалась удержать себя от привычной торопливости, есть медленно, отпивать чай маленькими глотками. Она знала за собой такую особенность — когда волнуется, то ест очень быстро.

— Итак, — сказал Антон, — что ты принесла на эту явку?

Она улыбнулась. Антон достал цифровичок, маленькую плоскую камеру, которая укладывалась в бумажник, и переснял.

Потом достал из бумажника конверт и подал Нине.

— Это аванс. Он невелик, но подтверждает серьезность намерений клиента.

Она кивнула.

— Мне нужно еще четыре дня, — сказала Нина. Положила конверт в рюкзак. — А это не опасно? — спросила она, глядя на него.

— Для кого? — Он внимательно посмотрел на нее. — Для тебя — нет. Потому что ты имеешь дело только со мной.

— А для тебя? Если конкуренты твоего клиента узнают, что это ты работаешь на него…

Антон усмехнулся.

— Все, что вокруг больших денег — опасно. Но это не значит, что мы должны ходить по городу с пустым кошельком. И ты, и я — мы оба продаем свои знания. Для того, чтобы нам пополнять их, мы должны на что-то жить. А это значит — есть, пить, отдыхать, одеваться, покупать книги, приборы для наших исследований. Те, кому мы продаем информацию, перерабатывают ее в деньги. Мы с тобой вольно или невольно вошли в тот круг, в котором живут по таким законам.

Нина отложила ложечку и смотрела на Антона. Пирожное не было похоже на сырный торт, который они ели с Димой. Так же, как сам Дима ничем не похож на Антона. Этот взрослый мужчина разговаривает с ней, как с партнером. Ей нравилось.

А он смотрел на нее, и в который раз замирало сердце. Скажет ли он ей когда-то, что он сам облил дерево, переброшенное через реку, водой в ночь на воскресенье… И о том, как он рад, что это сделал… А если бы она перешла через реку? Он бы ее тогда не выловил…

Нина пила чай, Антон попросил еще пирожных. Они проскакивали внутрь сами собой.

Пожалуй, думал он, стоит отдать должное тем, кто решил заманить студентов в это дело. Первокурсники — азартные дети, они только что победили других, поступив в институт. Ощущение победы еще не отпустило их, они верили, что могут все. К тому же им давали деньги. Они не знали, что на каждый вложенный доллар работодатель получал отдачу в десятки раз больше.

— Очень вкусно, — сказала Нина. — Никогда не ела таких. А ты любишь пирожные? Никогда бы не подумала. — Она смотрела на него так пристально, что Антону захотелось наклониться к ней и коснуться ее губ пальцем. Сделать вид, будто надо смахнуть шоколадную крошку. Но в тот же миг, когда он уже поднял руку, кончик языка высунулся и слизнул крошку. — Спасибо, Антон.

— Тебя отвезти домой? — тихо спросил он.

— На чем?

— Я поставил машину в переулке.

— Ты знал, что я пойду с тобой есть пирожные? — Она удивилась.

— Конечно, знал.

— Какой ты… чуткий.

— Я догадливый. В буфете Ленинки таких пирожных нет.

— Если правда отвезешь, то спасибо, — сказала Нина, снимая рюкзак со спинки стула.

— Антон, Антон, — кричала Нина в трубку. — Кирюшка… Кирюшка в больнице!

— Что случилось? — Антон похолодел. — С тобой все в порядке?

— Да. Но он… В него стреляли.

— Где это случилось?

— Под Дмитровом. Он поехал туда проверить одну поляну…

— Понятно. Жди меня возле метро «Университет».

Он засунул в карман мобильник. Значит ли это, что Кирюшке предложили войти в число «топтунов», как называл Валерий Сергеевич ребят, которых нанимали проверить данные старых карт?

Но неужели все началось, причем со стрельбой? Зачем трогать ребятишек, стреляют обычно в других?

Он ехал на своей не слишком юной «девятке» по Ленинскому проспекту, попадая на зеленый свет, радовался, будто ему обещали тем самым что-то приятное. Стоя у светофора, он представлял себе лес, в который поехал Кирюшка.

Погоди-ка, осадил он себя. Сейчас под Москвой сезон охоты, а это значит, каждый добычливый участок, по выходным дням особенно, полон охотников. Сезон трюфелей совпадает с этим временем. Кирюшка об этом, конечно, не знал. Может быть, стреляли по пролетным уткам или по рябчикам, а влепили в парнишку? По его данным, никакой трюфельной войны еще нет.