Счастье за углом

Он начал массировать мои плечи, словно пытаясь стереть воспоминания о безжалостной камере, снимающей катастрофу.

Я вздрогнула. Фотографы. Камеры. Скоро мне снова придется с ними встретиться. Предстоящая речь в Эшвилле никак не шла у меня из головы.

Речь

Кафе было готово. Пустое, закрытое, но готовое.

Нашу с Томасом свадьбу мы назначили на октябрь. Она задумывалась как скромное милое мероприятие, с девочками в роли подружек невесты, Дельтой в качестве подруги невесты и братом Томаса Джоном в качестве друга жениха. Джон и Моника должны были взять с собой своих мальчиков. Им предстояло впервые увидеть Кору и Иви, познакомиться с новыми кузинами.

— Возможно, нам удастся заманить Дельту в кафе, пригрозив воспользоваться услугами специальной фирмы — сообщила я всем. — Она ни за что не позволит незнакомцам хозяйничать на ее кухне.

— На вид кафе совсем как раньше, только чище, — поделился мнением Пайк. — Хорошая работа.

Рукодельницы Кроссроадс — а мы с Иви стали постоянными членами сообщества — повесили новое покрывало в новом обеденном зале. Смотрелось оно несколько странно. Шедевр Иви, лоскутный особняк Билтмор, никого не оставил равнодушным. Мой вариант церемонии вручения Оскара со стороны казался странным садом с красной мощеной дорожкой. Однако критика была вежливой и воздержанной.

Томас вручил Дельте ключ от новой входной двери. Она сидела за плетеным столиком на своей застекленной террасе и притворялась, будто читает газету.

— Я врезал в новую дверь старый замок, — подчеркнул Томас. — Так что это твой старый ключ. И дверь открывается точно как раньше.

Она продолжала читать газету или притворяться, что читает.

— Теперь это твой ресторан. Оставь ключ себе.

Я сунула ключ под ее газету.

— Нет, пусть он будет у тебя. Обдумай возможности.

Она оттолкнула ключ в сторону.

— Мне не нужно думать о возможностях. Я на пенсии.

Я снова подвинула ключ поближе.

— Тебе только пятьдесят.

Она опять его отодвинула.

— Бека снова беременна. И я наконец могу поиграть с внуком, а не сажать его на кухонный стол, пока солю запеканку с кабачками.

Я не выдержала и огрызнулась.

— Все это время ты читала нам с Томасом лекции о том, как следует жить. О том, что нельзя сдаваться. О сохранении веры и надежды. И мы тебе верили. Мы восстановили кафе, потому что не сомневались, что это поможет тебе прийти в себя. Если ты правда решила, что можешь перестать заботиться о других людях, кормить их и утешать, то прячься на этой веранде всю оставшуюся жизнь. Но если хочешь увидеть, насколько ты изменила мою жизнь, тогда возьми вот это.

Я бросила на стол сложенную карточку.

— Это приглашение на мою речь на собрании Ассоциации помощи жертвам ожогов, которое состоится в Эшвилле. И если ты не придешь, я наконец поверю, что тебе действительно на меня наплевать.

Я ушла.

Ужас. Этим морозным осенним днем он пропитал мои кости, сочился по венам, покрывал льдом кожу. И все это пока Томас парковал «хаммер» на стоянке эшвилльского Общественного центра. Ужас. Я напряженно замерла на пассажирском сиденье, повторяя про себя свою речь. Она была аккуратно отпечатана крупным жирным шрифтом на стопке листов. Я выучила ее наизусть и пересказывала тысячу раз, выступая перед девочками, Томасом, кошкой, щенками, курами, козами и всеми, кто попадался в пределах видимости.

Но я никогда не выступала с ней перед незнакомцами. Толпой незнакомцев. Толпой незнакомцев с камерами. Все эти месяцы каждый мой шаг вне моего убежища — Ков — был тщательно продуман. Я прятала лицо под шарфами и капюшонами, а позже — под искусной прической. Мою проверенную аудиторию составляли друзья и соседи, люди, которые не стали бы меня фотографировать, которые не общались с репортерами, которые не стали бы меня осуждать.

— А можно после твоей речи поехать куда-нибудь пообедать? — спросила с заднего сиденья Кора. — Я хочу пиццу. Папа говорит, что если ты справишься сегодня, то мы сможем ходить в рестораны и кафе, как все нормальные люди.

Иви шикнула на сестру.

— Мама пытается сосредоточиться. В ее речи много статистики. Она не должна ничего перепутать. Успокойся.

— А что такое статистика?

— Солнышко, это цифры, — объяснил Томас, глядя в зеркало заднего вида и загоняя «хаммер» на парковочное место. — Мама любит цифры куда больше историй из жизни.

Бормоча последнюю страницу речи, я демонстративно не обратила внимания на этот намек. Я не собиралась выкладывать детали своего личного опыта перед полным залом незнакомцев. Мое выступление задумывалось как очень формальное и очень безличное. Повторяя слова, я меняла наклон головы, положение плеч и подбородка — каждое движение было продуманным и рассчитанным. Я проработала каждую интонацию, каждое выражение лица, каждую позу для всей получасовой речи. Моя тема? «Культура красоты — видение себя, взгляд изнутри». Томас с Иви помогли мне изучить серьезные работы из области психологии и социологии. Моя речь была наполнена фактами и пересказами научных точек зрения. Она казалась важной, строгой, академической . Глядите-ка, Южная красотка-гейша знает умные слова и цифры. Да, а актриса знала, как продать эту скучную речь без единого слова о личной боли.

— Шоу начинается, — осторожно произнес Томас, прервав мою лихорадочную репетицию.

«Хаммер» молчал и не двигался. Мы стояли на парковке. Томас и девочки тревожно наблюдали за мной. Я сложила речь, затолкала ее в сумочку и оглядела себя в зеркальце. Щит волос на щеке со шрамами — на месте. Свитер с высоким воротником, скрывающий изуродованную шею, — на месте. Приталенный пиджак и брюки, прячущие пострадавшие от огня руку и ногу, — на месте. Приятное, непроницаемое выражение лица — на месте.

— Шоу начинается, — отозвалась я тонким, как у флейты-пикколо, голосом.

Мы пошли в Общественный центр, девочки топали рядом. Кора держала нас за руки и весело ими размахивала. Иви взяла меня под руку и ободряюще потрепала рукав моего пиджака.

— Мам, — тихо произнесла она, когда мы вошли через служебный вход. — Не переживай. Даже если тебя вырвет, это все равно будет круто.

Я обняла ее.

— Остается надеяться, что никто не заснимет, как меня тошнит. Я не хочу стать блюющей звездой минутного ролика в Интернете.

В холле нас поприветствовал несмело улыбающийся доктор Бартоломью.

— Уверен, вы привыкли собирать толпы, но происходящее просто ошеломило нас всех.

— Я стараюсь об этом не думать.

Летом он сказал, что выделит мне обычную аудиторию на 30–40 человек. Но через пару дней о моем участии написали в новостях на сайте ассоциации. И после этого администрацию начали заваливать заявками репортеры теленовостей — среди прочих «USA Today» и «Los Angeles Times», а также все крупные развлекательные журналы вроде «People», «Star» и «Entertainment Tonight», — плюс нашествие членов чего угодно, требующих, чтобы Ассоциация перенесла мое выступление в аудиторию попросторнее. Так что в итоге доктор Бартоломью предоставил мне актовый зал, куда помещалось несколько сотен присутствующих. После чего последовало еще больше заявок на съемку и просьб увеличить аудиторию, и доктор Бартоломью попросил у меня согласия еще раз сменить зал. Я опасливо согласилась.