Счастье за углом

Дельта постучала меня по руке. Я, одними губами сказала она. Познакомь нас.

— Кэти, рядом со мной сейчас кое-кто особый. Это может звучать слегка странно, потому что ты давно не видела ни семьи своей матери, ни друзей, но со мной тут связалась твоя дальняя кузина, она из Северной Каролины, и…

— Здравствуй, Кэтрин Мэри Дин, — крикнула Дельта. — Кэти Дин, я твоя кузина, Дельта, я была лучшей подругой твоей матери, и в последний раз, когда ты приезжала к бабушке Нэтти, ты тогда была еще совсем маленькой, я заезжала в гости со своим сыном, Джебом, и готовила с тобой и твоей бабушкой ланч. Она была отличным поваром, и в тот день я пекла бисквиты по ее рецепту. И я просто хотела сказать тебе, Кэти…

— Бисквиты! — сказала Кэтрин.

— Бисквиты, — повторила Дельта. — Я пеку и продаю бисквиты твоей бабушки.

— Бисквиты. — Ностальгия, тоска, связь. Волшебное слово.

— Простите, Кэтрин, — вмешалась сестра. — Мне нужно продолжить процедуру. Попытайтесь расслабиться. Дышите глубже.

— Быстрее, Дельта, поговори со мной, — взмолилась Кэтрин. — Расскажи мне о бисквитах бабушки Нэтти. О Северной Каролине. О ее доме. Он все еще стоит? Помоги мне думать о чем-то, кроме удаления… мертвых тканей. Бисквиты. Бисквиты. Если бы ты знала, что они для меня значат. Я хотела бы узнать все о бабушке Нэтти, о ее бисквитах, о тебе, и твоем доме, и…

— О боже, да. — Теперь в глазах Дельты светилась победа. И она начала тараторить о кафе, местном меню, секретах хорошей выпечки, искусстве хрустящей корочки. О вселенной, в которой не было места боли, хирургическим инструментам, которыми соскребают мертвую ткань с живых нервов, унизительной наготы, одиночества, незнакомцев вроде меня, которые притворяются любящими мужьями. Дельта пела своей дальней родственнице песню о солнечной системе, которая вращается вокруг огромной золотой сферы, вечного бисквита.

Кэтрин ни слова больше не сказала, но низкие звуки и полный боли смех то и дело прерывал монолог Дельты. Звон хирургических инструментов, низкий, тягучий звук крови, капающей по стоку.

Я сидел, повесив голову и крепко зажмурившись.

Глупо говорить это вслух, но именно тогда я влюбился в Кэтрин Дин. В солнечный выходной, в кафе, весной, притворяясь ее мужем. Под восьмиугольным ананасом. По телефону. Я ошибался в ней. Она была сильной, умной, ей было не плевать на семью и наследство. А мне было не плевать на нее.

Все пациенты кричат во время некрэктомии, сказала сиделка.

Но не Кэтрин Дин. Не Кэти.

Забавные разговоры можно вести с собой, когда дремлешь в наркотическом ступоре после пыток на металлическом столе. После того как лежишь голая в свете жарких ламп, а сестра снимает горелую ткань с тех мест, где раньше была твоя кожа.

Я теперь женщина. Геральд назвал меня женщиной. Он никогда раньше так не говорил. Всегда «девочка». Его прекрасная девочка. Красивая девочка. Возможно, определение «женщина» стало верным только теперь. Новая нежность.

Звучало как комплимент. Его голос был искренним.

Это на него не похоже.

Он называл тебя «Кэти». Так мило. Такая близость.

Он ненавидит сокращенные имена. Его одноклассники дразнили его «Гебрил».

Его голос был таким нежным. И теплым. Глубоким, успокаивающим, полным сострадания.

Вот видишь? Это не Геральд.

Он любит тебя. Он так сказал.

Тогда почему он не приезжает? Почему не звонит?

Он позвонил. И сделал тебе подарок. Дельта Уиттлспун.

Да, ты права. Он меня любит.

— Мисс Дин, вам пришла посылка, — сказала сиделка. — Скоростной курьерской службой, UPS, от Дельты Уиттлспун из Северной Каролины. Хотите, чтобы я открыла ее?

— Дельта! — Я вынырнула из морфиновой дымки, подождала, пока боль отхлынет, и слегка приподняла голову. Правая сторона моего тела, все еще под толстым слоем бинтов, ощущалась бифштексом под губками. Физиотерапевт каждый день заставлял меня поднимать разные части моей забинтованной половины. Голова? Лучший мой трюк.

Запеленутая в лучших антисептических традициях, сиделка поставила большую картонную коробку на стол у моей кровати, срезала ленту и открыла крышку. Мое сердце сошлось в бою с успокоительными из капельниц и победило, радостно затрепетав от предвкушения. Дельта. Кузина мужа моей кузины. Даже без ран и успокоительного я с трудом и очень смутно могла припомнить маленькую веселую темноволосую женщину, которая навещала бабушку, когда я там гостила. В нынешнем моем состоянии мой мозг вспоминал Дельту только как сущность. Она была бисквитом.

Любящим, уютным бисквитом. Чудно.

Сиделка достала какие-то предметы.

— Диски с музыкой, — заявила она. И начала перебирать. — Бонни Рейтт, Розана Кэш. «Лог Сплиттер Герлз»?

— Мои новые фавориты!

— Лог Сплиттер Герлз?

Мой затуманенный мозг не мог дать связного объяснения. Я нахмурилась, пытаясь вспомнить все те замечательные вещи, которыми Дельта делилась со мной во время ее звонков. Она звонила мне дважды в день как по часам, во время стандартной чистки, и без конца говорила, отвлекая меня, так что копаться в памяти пришлось основательно. Одна из соседок Дельты выращивала ягоды, а в свободное время писала песни и выступала с акустической гитарой в женской группе. «Лог Сплиттер».

— Они лесбиянки, — сказала я сиделке. — И музыканты. И… выращивают ягоды.

Она отложила диски в сторону.

— Кто бы мог подумать? С таким дурацким названием. — А потом она достала из коробки что-то тщательно запакованное в несколько контейнеров и оберточную бумагу.

— Кажется, тут должно быть что-то ценное. И при этом в сумке-холодильнике.

— Холодильник. Мне нравится слово.

Еще покопавшись, она подняла крышку, поднесла какую-то чашку к маске и принюхалась.

— Здесь что-то белое и липкое. Я вегетарианка и не признаю молочных продуктов, а здесь в составе точно есть молоко. Фу.

Мне удалось повернуть голову на несколько дюймов.

— Сливочная подливка!

Она поставила чашку на стол, приподняла крышку коробки, оценила содержимое и наклонила коробку так, чтобы я тоже могла увидеть.

— Бисквиты.

— Бисквиты! — Все мое тело болело от нервного возбуждения. Осев на подушку, я ахнула. — Разломайте бисквит на части. Обмакните их в подливку. И давайте сюда.

— Но все холодное.

— Отлично. Ничего горячего. Никогда больше.

Она натянула свежие стерильные перчатки, заполнила блюдце кусочками бисквита в густой сливочной подливке и поднесла ко мне. Я запустила левую руку в мешанину бисквитов и сливок, схватила, сколько смогла, и — капельницы тянулись за моей рукой, как поводок киборга, — сунула в рот. Сиделка ахнула и сунула полотенце мне под подбородок. Я жевала и плакала от счастья.