Анна Берсенева - Антистерва

— Вам-то зачем ночь здесь коротать? — Лола села на песок. — Выпьете, и лезьте обратно, спать.

— Еще чего! — картинно возмутился он. — Луна, море, девушка, а я спать?

Лола взяла в руки бутылку, которую он поставил на песок. Вино было то самое, красное.

— Теплая какая бутылка, — сказала она.

— Согрелась у моего сердца, — тут же заявил он.

— По-моему, вы ее достали из бокового кармана, — заметила Лола. — Пониже спины. Возможно, правда, что сердце у вас именно там… А стакан есть? Из чего пить будем?

Он засмеялся.

— Хотел было сказать, что буду пить сердечное вино из ваших ладоней, но теперь помолчу. А то за вами не задержится! Стакана нет, из горла придется. Не брезгуете?

— Как-нибудь. А штопор вы тоже захватили?

— Штопор не захватил. Но ничего, оно взболталось, без штопора откроем.

С этими словами он снял с горлышка хрусткую обертку, наклонил бутылку, раскрутил ее и коротко ударил ладонью по донышку. Пробка вылетела мгновенно; немного вина пролилось на песок.

— Что ж, за знакомство. — Он протянул Лоле бутылку. — И за вашу необыкновенную красоту. Что, опять глупость сказал? — спросил он. — Вы почему смеетесь?

— Я не смеюсь, что вы! — поспешно возразила она, сдержав улыбку. — Конечно, за знакомство.

Она и сама не понимала, почему ей так весело. Он в самом деле говорил какие-то глупости, про вино из ее ладоней и необыкновенную красоту, но это не то что не сердило — было даже приятно. Видимо, дело и вправду было в луне, море и прочих прекрасных балканских красотах. К тому же ей ужасно понравилось, как он открыл бутылку этим вот коротким ударом по донышку; это в самом деле было красиво. Хотя, наверное, такую нехитрую штуку умел проделывать любой алкаш, привыкший выпивать в подворотне.

Вино согрело сразу, первым же глотком.

«И правда, от сердца», — подумала Лола и снова засмеялась.

— Извините, — сказала она, обтирая горлышко бутылки ладонью. — На меня какой-то смехунчик дурацкий напал.

— Смейтесь на здоровье, — разрешил он. — А то вы весь вечер были очень печальная.

— Я злая была как черт, а не печальная. И даже вас обидела, — вспомнила она.

— Чем это вы меня обидели? — удивился он.

— Сказала, что космонавтов не бывает.

На этот раз засмеялся он — расхохотался так, что показалось, будто смех брызнул из его черных глаз.

— Ничего, — сказал он, отсмеявшись. — Я не сомневаюсь в своем существовании.

— Просто я не представляю, — оправдывающимся тоном объяснила Лола, — почему вот сейчас можно захотеть стать космонавтом. Из патриотизма?

— Из любопытства.

Лола не ожидала такого ответа, но сразу поняла, что это правда: этот невысокий человек с блестящими черными глазами захотел полететь в космос, потому что его снедало любопытство. И, может быть, это было даже не совсем точное слово… В нем был какой-то очень сильный, очень неподдельный интерес к жизни. Из-за этого интереса он полетел в космос и из-за него же последовал за ней, когда увидел, как она спускается с балкона, держась за виноградные лозы.

Она вдруг подумала, что он и смуглым показался ей потому, что жизнь горячит его изнутри.

Лола почувствовала это так ясно, как будто интерес этот был не в нем, совершенно незнакомом человеке — она только сейчас вспомнила, как его зовут, — а в ней самой. С ней давно такого не бывало — чтобы она чувствовала происходящее с другим человеком так же отчетливо, как происходящее с нею. Ну да, в последний раз такое случилось в аэропорту, когда она почувствовала, как таджичонок что-то положил в карман Кобольду. Воспоминание было неприятным, но Лола не пустила его в себя. К ее удивлению, это оказалось нетрудно, хотя всего лишь час назад все, что было связано с той ее жизнью, заполняло ее мрачной тягостью.

— Из любопытства? — переспросила она, с удивлением глядя на Ивана.

— Ну да. Сначала из любопытства, а потом все стало по-другому.

— Как?

— Это долго рассказывать.

Он улыбнулся коротко, совсем не так, как только что смеялся. Улыбка словно закрыла в нем что-то, но Лола совсем не обиделась, что он закрывает это от нее. Ей это было как-то очень понятно.

— Вы пейте, пейте, — напомнила она. — Что вы на меня так изучающе смотрите?

— Да просто… — Он смутился. — Просто я пытаюсь понять, почему у вас щеки так… искрятся. Ну точно, искрятся, золотыми такими искрами!

— Это духи искрятся, — вздохнула Лола. — Они с золотой пылью.

— Ничего себе! А ни за что не догадаешься — духами и не пахнут, просто жасмином.

Мысль о ее необыкновенных духах была Лоле неприятна. Она провела рукой по щеке, словно пытаясь стереть с нее липкую золотую пыль, и вдруг сообразила, что сидит у воды.

— А вы не хотите искупаться? — спросила она и слегка смущенно объяснила: — Понимаете, я не очень хорошо плаваю, поэтому ночью боюсь одна… А вы ведь, наверное, хорошо?

— Конечно, искупаемся, — кивнул Иван, поднимаясь с песка. — Да вы не бойтесь, это же Средиземное море. В нем вода более соленая, чем в Черном — хорошо держит.

Лола открыла сумку, достала купальник. Иван отвернулся и стал расстегивать джинсы.

Вода, днем казавшаяся ласковой, сейчас выглядела мрачной. Лола остановилась у линии прибоя и потрогала море ногой. Оно было теплым, но все равно — покачивалось как-то слишком тяжело, темно и страшно.

— Ничего страшного. — Иван подошел так тихо, что она вздрогнула. — Море здесь очень хорошее. Знаете, как это сверху видно? В здешней Адриатике вода, как в океане. Как у Сейшельских островов. Самая чистая, честное слово.

Это было очень смешно — что он ручается за воду Адриатики. Страх тут же прошел. Лола вошла в море.

Весь день стояла жара, и вода, конечно, не успела остыть. Лола так и не привыкла к тому, что вода может не обжигать холодом. Когда-то она ездила с родителями в выходные за город, на Кафирниган, а в нем вода вот именно обжигала, так холодна она была даже в самую сильную жару, потому что эта стремительная речка текла с памирских ледников.

Плыть в августовской воде Адриатики в самом деле было легко — она действительно поддерживала тело, и Лоле казалось, что она лежит на чьей-то широкой ладони. Иван плыл рядом; в отличие от Лолы, которая болтала перед собою руками по-собачьи, он плавал так же… Так же, как перелезал через стену и открывал бутылку.

— В воде, как в невесомости, да? — спросила Лола.

Она наконец убедилась, что вряд ли утонет, и уже могла о чем-то спрашивать, хотя все-таки сосредоточенно смотрела прямо перед собой, потому что не чувствовала себя в воде уверенно.

— Похоже. Мы к невесомости даже готовились в бассейне.

— В большом? — опасливо спросила она.

— Очень. — Она по-прежнему на него не смотрела, но почувствовала, что он улыбнулся. Это было странно — улыбка словно передалась по воде, как колебание волн. — На миллионы литров, почти как море. Это в Америке, в Центре Джонсона, там хороший бассейн. Но в невесомости все-таки по-другому.