Анна Берсенева - Антистерва

— Давайте дальше не поплывем, а? — почти жалобно попросила Лола. Зря он сказал про бассейн с миллионами литров воды: она сразу это представила, и плавать ей расхотелось. — Я, когда маленькая была, чуть не утонула и до сих пор боюсь.

— Как же сумели выплыть? — заинтересовался он.

— Никак не сумела. Меня папа вытащил.

— Тогда плывем обратно, — сказал Иван. — Зачем вам себя мучить?

— Ну, волю… тренировать… — пробормотала Лола. Хотя отплыли недалеко, она устала оттого, что судорожно перебирала руками под водой и шлепала ими по гладкой поверхности.

— Глупости, — сказал он. — Какая еще воля?

— А что, космонавты не тренируют волю? — усмехнулась Лола.

От усмешки она тут же глотнула воды, закашлялась и принялась отплевываться.

— Ложитесь лучше на спину, — предложил Иван. — Совсем не двигайтесь, держитесь за мое плечо. Я и одной рукой догребу. Как Чапаев!

— Хотелось бы с лучшим результатом, чем Чапаев, — хлюпнула Лола.

Он засмеялся.

— Тут до берега ста метров не будет, доплывем как-нибудь.

— Вы меня покорили в самое сердце, — сказала Лола, с облегчением выбираясь на берег. — Или поразили в самое сердце? Ну, неважно! В общем, вы очень хорошо плаваете.

— И всего-то? — обрадовался он. — А я-то гадаю, чем можно покорить ваше сердце! — И тут же предложил: — Тогда давайте еще разок сплаваем?

— Нет уж, спасибо, — отказалась она. — Давайте лучше вино допьем, согреемся.

Пока он одевался в тени крепостной стены, Лола— тоже переоделась, отхлебнула вина и, как только он вернулся, протянула бутылку ему.

— Пейте. А то ведь правда зябко.

— Разве? А по-моему, тепло. — Он сделай глоток и отдал ей бутылку. — Вы на песок ложитесь, если зябко. Он теплый.

Лола легла на живот, всмотрелась в поблескивавшие в лунном свете песчинки.

— Здесь какой-то странный песок, — сказала она. — Блестит, и на песок не похож.

Я тоже заметил, — кивнул Иван, садясь рядом. — Днем еще. Это, похоже, не песок, а что-то вроде гальки. Только она мелкая очень, с рисовое зерно, не больше. И разноцветная. Я даже бирюзу видел, совсем маленькие осколки. Есть голубые, есть зеленые, как у вас в колечке. Это красиво.

— Вы замечаете, когда красиво… — медленно проговорила Лола. — Удивительно!

— Почему удивительно? — не понял он.

— Просто я думала, космонавты другие, — объяснила она. — Вернее, я вообще как-то не думала…

— Что они бывают? — вспомнил он.

— Вы ведь военный?

— Раз космонавт, конечно, военный. Но вообще-то я обыкновенный инженер. Бортинженер.

— Ну, все-таки не обыкновенный, раз в космос летаете, — покачала головой Лола. — Там же, наверное, все по-другому.

— Все по-другому, — улыбнулся он.

— Вы бы рассказали что-нибудь, — попросила Лола.

— Например, что?

— Например, какая ракета. Или не ракета, а что сейчас летает, станция?

— Станция летает. Международная космическая. Она очень большая. Вы не сердитесь, — сказал он, наверное, заметив, что Лола поморщилась. — Это, и правда, первое, что замечаешь. Что она очень большая. Я во второй раз на американском шаттле летел, а в первый раз на «Союзе», почти двое суток. А «Союз» — это хоть и ракета, но на самом деле просто капсула. Как… Примерно как салон «Фольксвагена Жука», знаете такую машину? Мы в ней втроем сидели, как сардины в банке. Колени под подбородком, довольно неудобно, особенно когда через атмосферу проходишь и перегрузки сильные. Поэтому, как только прилетели, то сразу распрямились и ахнули: какая большая станция! Я с ней потом даже разговаривал, — вдруг добавил он. — Ну, это так уж… От невесомости.

— Почему от невесомости? — возразила Лола. — У меня в детстве был железный грузовик, игрушечный, конечно — я с ним всегда советовалась.

— И что он вам советовал?

Она снова почувствовала, что он улыбнулся, хотя и на этот раз смотрела не на него, а на крупный переливчатый песок.

На Кафирнигане, в детстве, песок был совсем другой — горячий, сухой, и пересыпался в ее ладонях так, как будто их кто-то гладил. Лола тогда могла пересыпать этот песок часами. И с тем песком она разговаривала тоже.

— Разное, — ответила она. — Грузовик был хороший советчик. Лучше только папа был, но его я не обо всем могла спрашивать, стеснялась. А грузовик обо всем.

Она повернула голову и быстро взглянула на Ивана. Слишком сентиментальный получался разговор, и непонятно было, как он к этому относится. Но понять это Лоле не удалось: он смотрел не на нее, а куда-то вперед — на море с почти растворившейся лунной дорожкой.

«Хотя ладно, — решила она. — Ничего особенного, просто обстановка располагает. Завтра оба все забудем. Утро вечера мудренее».

Неизвестно, мудрое утро ее ожидало или не очень, но оно уже наступало. Небо на востоке посветлело, луна поблекла. Был как раз тот час в самом начале рассвета, когда любое, даже чудесное балканское утро кажется не чудесным, а наоборот, унылым и тусклым.

— Интересно, во сколько ворота открывают? — спросила Лола.

— Да наверное, уже открыли. Я вас провожу. — Иван поднялся с песка. — Или вы, может быть… хотите вернуться?

— Не хочу. Спасибо за сердечное вино и заплыв. — И добавила, чуть-чуть передразнивая: — Это было красиво?

— Безусловно, — кивнул он. — Вам можно позвонить в Москве?

— Нет. Мне просто некуда будет звонить, — объяснила она, сообразив, что ответ прозвучал слишком резко, а он совсем не заслужил такой неожиданной резкости.

Она сказала чистую правду: ее телефон остался в номере. Лола засунула его под подушку, второпях забыв даже выключить, и там он, наверное, разрывался сейчас от звона.

— Тогда, может быть, вы мне позвоните? Куда вам номер записать? Только не говорите, что так запомните, — предупредил Иван. — Я знаю, зачем это говорят — сам говорил неоднократно. Лучше запишу.

— Вот сюда.

Лола открыла сумку, достала мятую обертку от жвачки, которая случайно оказалась во внутреннем кармашке.

«Жалко мне, что ли? — подумала она. — Пусть записывает».

Номер был длинный — мобильный.

«Дома, значит, жена, — догадалась Лола. — Звонки от посторонних женщин нежелательны».

Да, собственно, ей и не было дела до его жены.

«Хватит с меня экзотики, — подумала она. — И любителей прекрасного тоже хватит. Хоть олигархов, хоть космонавтов — один черт».

— Шевардин Иван Леонидович, — прочитала она. — А меня зовут Елена Васильевна.

— Я думал, Лола, — удивился он.

— Сокращенно Лола. Но телефона все равно нет, так что это неважно.

— Жаль, — сказал он.

По его лицу было видно, что ему действительно жаль. Даже очень.

— Иван Леонидович, можно вас попросить? — спросила Лола.

— Можно! — оживился он.

— Если кто-нибудь вдруг станет вас обо мне расспрашивать, скажите, что последний раз видели меня за общим столом.